удовлетворенно-похотливым, что я просто содрогнулась от стыда, от мыслей о том, что мы делали, во что она меня втянула…
«Ведь это почти что жена моего папы», — с ужасом подумала я, но, видимо, и Линда представляла себе, о чем я могу подумать, поэтому сделала упреждающий маневр.
«Это не имеет никакого отношения к моим занятиям любовью с твоим папой, с Крисом, — сказала она. — Это — совсем другое. Это будет наша женская тайна».
Вот так у меня появилась женская тайна. С тех пор мы часто занимались этим делом с Линдой. Постепенно она приучила меня также быть активной в постели, чтобы так же обслуживала ее, как и она меня в первый раз.
«Сегодня твоя очередь», — просто сказала она мне как-то, раскидываясь на постели и подставляя ласкам моего рта свое стройное тело. Я подумала тогда, что это совершенно справедливое требование и я должна доставить ей такое же удовольствие, как и она — мне… Я попросту привыкла к Линде и нашим взаимным ласкам.
— Ну, что, Феликс, тебе пока что не достаточно? — поинтересовалась Хельга, прерывая свой рассказ и глядя на меня смеющимися изучающими глазами. — Как насчет твоего психологического барьера, я еще не перешла его своей историей?
Она явно посмеивалась надо мной, посмеивалась над моей «приличностью» и не привычкой к подобным рассказам. На самом деле, она была совершенно права. Хотя моя профессия венеролога и располагает многих к игривым шуточкам, я никогда особенно не интересовался вопросами секса.
Можно, наверное, сказать, что я скучноватый любовник. Никогда меня не привлекали сексуальные игры и всякие сложности в этом вопросе. Всему этому я предпочитал здоровый, без червоточин, без отклонений, секс. Своего рода семейный секс.
Даже с Людмилой, которая отличалась неуемным темпераментом и бесстыдством, я не позволял себе никаких экспериментов и вольностей. Наверное, не из порядочности и стыдливости, а просто из-за отсутствия интереса к отклонениям. Я — эпикуреец в любви, а эпикурейству чужды чрезмерные сложности.
— А чего ты хочешь добиться? — спросил я Хельгу в ответ. — Ты хочешь изучить мои реакции? Или это тест на выносливость?
— Нет, просто я спрашиваю, готов ли ты слушать дальше? — призналась Хельга. — Видишь ли, я очень серьезно отношусь к тебе и к нашим с тобой отношениям. Можно сказать даже, что я на очень многое надеюсь в отношении тебя, Феликс. И я, во-первых, не хочу, чтобы между нами оставались какие-то тайны. Слишком долго я жила, неся в себе тайну, а теперь я хотела бы избавиться от этого груза. Может быть, я слишком назойлива и слишком явно добиваюсь тебя, но ты мог бы постараться понять меня. Ты стал дорог мне. Бывает ведь так — люди не встречаются долгие годы, а потом они видят друг друга, и между ними вспыхивает чувство. Это — как искра, как разряд электричества… Вот это я и почувствовала к тебе, очень бы не хотела потерять тебя.
Хельга говорила это спокойно и размеренно, но я чувствовал, как подрагивает ее рассудительный голос. Она и вправду хотела меня, вправду хотела привязать меня к себе.
— Ну вот, — расстроенно произнесла Хельга. — Кажется, я опять увлеклась и стала сама предлагать себя… Теперь ты Бог знает что обо мне подумаешь.
Она выглядела немного расстроенной. Я посмотрел на нее и подумал, что в этой женщине действительно кроется загадка. Тут я не ошибался в юности.
Она такая разная, в ней столько противоречий. Только что Хельга была уверенная в себе женщина, которая как бы свысока посматривала на меня, рассказывая свою бесстыдную историю. И тут же она вдруг смешалась, смутилась, стала оправдываться… А чего стоят ее трогательные глаза, когда она вдруг испугалась, что предлагает себя мне в качестве постоянной подруги.
Я обнял Хельгу за плечи и притянул к себе. Мне хотелось приласкать ее, успокоить — такую потерянную, беззащитную.
— Ты теперь подумаешь, что я — такая же ненормальная, как и все остальные незамужние женщины, — сокрушенно произнесла Хельга. — Они страдают от того, что не имеют семьи и готовы на все, чтобы повеситься на шею любому…
— Я знаю, что ты не такая, — возразил я. — Не говори глупостей, Хельга.
Перепад ее настроения показал мне, как она волнуется, рассказывая мне свою историю.
— Мне ведь больше некому все это рассказать, — как будто прочитав мои мысли, сказала, оправдываясь, Хельга. — Просто ты хорошо ко мне относишься, и мне показалось, что я тебе не безразлична.
— Конечно, это так и есть, — сказал я. Мне очень хотелось как-то выразить свое к ней теплое отношение, и я принялся гладить ее по голове, по золотистым волосам. Она доверчиво, как девочка, прижалась ко мне плечом, и я обнял ее правой рукой. «Сколько личностей в этой женщине, — думал я с любовью. — Она и блестящая дама, и остроумный собеседник, и маленькая девочка, которая одинока и нуждается в ласке…»
— Дай мне сигарету, — попросила Хельга. Она прикурила от моей зажигалки и продолжила:
— Я очень сильно привязалась к Линде. Мне было больше никого и не надо. Я смотрела сквозь мальчиков и даже не хотела о них думать. Стоило мне вспомнить Роберта, и я вся содрогалась от брезгливости. Как он тогда сказал мне — «сучка»… Этой обиды я не могла простить всем мужчинам, вместе взятым. А наших ласк с Линдой мне было более чем достаточно. Другое дело, что Линда была своеобразная женщина. По-эстонски даже нет такого слова, чтобы точно определить, что же она такое. По-русски таких слов много — оторва, оторванка, прошмандовка, халда… Есть и другие слова.
Хельга усмехнулась и взглянула на меня:
— Хорошо я выучила за последние годы русский язык? — Она хмыкнула. — Так вот, Линда была настоящей оторвой… Она любила меня и старалась делать так, чтобы мне было с ней хорошо. Но она и пользовалась тем, что я слишком к ней привязана. Ведь у нее был еще мужчина, мой папа, и, наверное, другие мужчины временами — тоже… Я была ей нужна скорее для разнообразия. А у меня не было никого, кроме Линды. И что хуже всего, я не представляла себе никого другого. Уж мужчину — меньше всего.
Это и называется стать настоящей лесбиянкой. Мне потом приходилось встречать нескольких лесбиянок, и я поняла, что есть два типа. Один — это то, что Линда. То есть у них есть и мужчины и женщины. Они просто всеядны в сексуальном отношении. Их большинство среди лесбиянок, и, строго говоря, их и лесбиянками назвать трудно. Просто очень чувственные женщины.
А я под влиянием Линды и обстоятельств становилась полной лесбиянкой. Парни перестали меня интересовать, и я даже не могла представить себе, как бы это было. Конечно, тут главную роль сыграл мой первый неудачный опыт, который так больно задел меня и заставил страшиться нормального секса.
Линда понимала свою власть надо мной и использовала ее в своих интересах. Она спихнула на меня всю домашнюю работу. Она говорила: «Хельга! Сделай то и сделай это, а потом мы поласкаем нашу маленькую девочку».
И я не могла ей ни в чем отказать.
И еще — она постепенно перестала ласкать меня сама. Это было уже ей затруднительно, и она решила не напрягаться. Постепенно она стала говорить: «Сделай то и сделай это, а потом я позволю тебе себя поласкать».
И меня стало устраивать и это. Теперь я как бы обслуживала в постели Линду. Когда ей хотелось, она звала меня и предлагала ползти к ней в постель или даже ласкать ее в других местах. И я делала это с восторгом поначалу, потому что с кем же еще я могла получить наслаждение, как не с моей первой учительницей в делах страсти?
Папа ничего не знал и не догадывался о наших отношениях. Да ему все становилось безразлично. Он спивался. Не слишком быстро, но зато наверняка.
Эстонцы вообще слабее на водку, чем русские. Если уж эстонец запил, то это почти всегда тягостное и жалкое зрелище. Эстонцы все делают слишком добросовестно…
Атмосфера в нашем доме постепенно перестала мне нравится. Вечно пьяный папа, не обращавший на меня никакого внимания и катящийся в пропасть. Линда, которая уже начала понимать, что добра тут не будет, и потому начавшая смотреть «на сторону»…
