обязана снова выйти замуж (чтобы не пропадало этакое сокровище, чтобы дети были защищены и воспитаны как подобает). Судьба трех Дар-Халемов в правила аккалабатской жизни не вписывалась. И лорд-канцлеру ничего не оставалось делать, как перенести решение вопроса в обозримое будущее. Пока же он просто сбросил орад, кинул на себя украдкой взгляд в зеркало и буркнул, обращаясь к неподвижной спине лорда Халема, который уже взялся за ручку двери:
— Веди, что ли. Столько времени потеряли. Дело-то не одноминутное.
Ручка хрустнула, оторвалась и улетела по направлению к открытому окну. Дверь, тем не менее, отворилась, и оба дара вышли в полутемный коридор, инстинктивно стараясь держаться друг от друга подальше, как будто боялись запачкаться.
Избранный и обласканный королевой, он по неоднократным намекам лорд-канцлера знал, что их отношения не тайна, по крайней мере для высших вельмож Империи (за исключением его отца), и наслаждался своим положением. Иногда хотелось похвастаться перед отцом или братьями, но Соль всегда в последний момент прикусывал язык, представляя гнев верховного маршала, осуждающе поджатые губы Элджи или иронию Ко, режущую словно острая бритва. Хетти не считался: он родился, как это очень быстро выяснилось, для выполнения функции — стать преемником старшего дара Халема во главе аккалабатской армии, махать мечом лучше всех на свете и быть на побегушках у Дар-Эсилей. Судьба его представлялась Солю никчемной и жалкой, поэтому, в отличие от остальных братьев, младшего он игнорировал: тупой исполнитель долга и приказов, без дерзаний, без сокровенных желаний, не мог быть интересен тому, кто каждый день, точнее, каждую ночь, нарушал все писаные законы и неписаные обычаи Аккалабата. Давно уже не ради сексуального удовольствия, не из телесного вожделения нарушал, а влекомый ощущением риска и вседозволенности, поднимавшей его на ступеньку выше таких, как лорд Дар-Эсиль, ставивших на другую, чем Хетти, лестницу.
Но каким бы ты ни ощущал себя избранным и необыкновенным, когда тебе двадцать четыре года и ты скакал без остановки из Хаяроса до замка Халемов после бессонной ночи, первое, чего тебе захочется в родном доме, это навестить кухню или столовую. Сначала — столовую, потому что время ужинать и есть- таки хочется зверски, а именно там должны сейчас быть отец, Элджи и Хетти. Ко, вероятно, отлеживался после вчерашнего застолья в столичном особняке Дар-Пассеров. В столовой, однако, никого не оказалось. Более того, стол даже не был накрыт. Лорд Соль недовольно поджал губы.
- Элджиии! Отееец! Хеттииии!
В ответ молчание. Только дребезжит на ветру плохо закрепленная оконная рама. Да куда они все подевались?!! Лорд Соль сбежал по лестнице и устремился по коридору в то крыло замка, которое они занимали с Элджи. Пустые комнаты с распахнутыми дверями и окнами, анфилады покоев. словно все вымерло в родовой цитадели Халемов. Только звук собственных шагов по коридору слышал лорд Соль.
- Элдж! Чахи тебя побери!
Смутное беспокойство поползло по спине струйкой горячего пота. Сжатый кулак врезался в каменную кладку. И словно в ответ откуда-то слева раздался протяжный крик. Не протестующий, не проклинающий, не зовущий — безнадежный и жалобный, как плач попавшего в капкан зверя.
- Элджи!
- Лорд Соль! — окрик из-за спины. Ледяные, как жабья лапа, пальцы.
- Лорд-канцлер?
- Ааа. Соль.
- Отец, что у вас здесь происходит?
- Видите ли, лорд Соль, — вкрадчиво отвечает над ухом лорд-канцлер, — королева отдала нам приказ. И в исполнении его Вам придется участвовать.
- Сочту за честь, милорд.
- Вот как?
- Эсиль, хватит, — лорд Дар-Халем морщится, как от боли. — Если ты готов, давай быстренько сделаем все, что надо, и я вернусь к Элджи. Мальчик в таком состоянии, что мне не хотелось бы надолго.
- Что ты несешь! — взвизгивает лорд-канцлер. — Этот же не идиот!
Соль понимает, что говорят о нем. Он успевает ощутить еще, в каком бешеном темпе запускает отец внутреннее время, удивиться тому, зачем он проделывает это в коридоре собственного замка, в присутствии лорд-канцлера Аккалабата, мысленно поежиться от того, какие колючие и злые глаза у лорд- канцлера сегодня вечером, и подумать, как странно то, что шершавые пальцы отца нажимают на горле
3 мая 1500 года со дня пришествия королевы Лулуллы
Мальчишка сидит на кровати, упершись руками, и что-то вполголоса напевает. Лорд-канцлер прислушивается: это старинная умбренская баллада. «Будет конь, будет и всадник, И оба они уйдут.»
- Ко.
- Я все знаю. Мечи я уже отстегнул, они в углу.
Надо, наверное, звать лорда Дар-Халема, но лорд-канцлер почему-то не торопится. Ему вспоминается: «И этот Ко, который смеется над всем на свете.» Действительно, глаза у Ко всегда прищурены и на дне прячутся искры — то иронично-обжигающие, то теплые, ласковые. Поэтому радужка кажется не такой, как у Хетти, черной, как смоль, а скорее темно-ореховой, как кора молодого чала. Но только кажется, потому что таких глаз не может быть у чистокровного Дар- Халема. Таких пустых и обреченных глаз не должно быть у Ко Дар-Халема.
- И долго Вы собираетесь так стоять?
- Ты куда-то торопишься?
- Боюсь, что сестры расхватают самые модные платья. И самых выгодных муженьков. Вы уже решили, куда нас пристроить? Отец говорил, в указе не сказано.
- Тебе сейчас не об этом беспокоиться надо.
- Да? А о чем же? — если бы у змеи было полстолько яда, сколько у Ко в голосе, она бы захлебнулась им и умерла.