своих никогда не открывали. Только по некоторым приметам можно определить, что до 1200 года в Киеве их было трое: первый от 1111 до 1132 или 1140, второй от 1140 до 1170 годов, третий до 1200.
Волынская летопись, сколько ее дошло до нас, имела двух авторов: один жил около 1226 г., начав описывать с 1200 годов. Другой принадлежит уже к следующему периоду, описывая 1289 год, как современник. Списки ее соединяются с Киевской летописью. Изложение имеет особый характер и отличается любопытными подробностями.
В Суздале было, кажется, два летописца: один описывал княжение Боголюбского и видел его погребение, другой жил около 1220 г. Начало Суздальской летописи есть плохое сокращение Киевской. Она имеет предметом в особенности историю Суздальского великого княжества и началась, вероятно, при великом князе Всеволоде (об Андрее Боголюбском должно быть особое сказание).
Новгородская летопись, начинаясь сокращением Нестора, описывает подробно происшествия Новгорода с 1120 годов, заключая в себе признаки древнейших записок, например, о 1067 годе. Первый летописец, начав с 1120 г. окончил около 1161, когда явился другой, писавший до 1200 года. Третьему принадлежит следующее время. Летопись велась, вероятно, при соборной церкви Св. Софии. Она заключает любопытные черты о внутреннем быте, о торговле, ценах, отношениях к чуди и др.
Ростовский летописец, о котором упоминает епископ Симон, пропал.
Так называемый Переяславский есть только список с летописи Нестора и Суздальской с местными дополнениями о последнем времени.
В таком виде наши летописи, с Нестором в основании, переписывались в продолжение XII, XIII, XIV веков. В следующие века явились новые сочинители, которые брали Несторову летопись с продолжениями, как материал, и заимствовали из нее начало своих сочинений, перерабатывая ее по-своему, изменяя более или менее, повторяя ее слова или употребляя собственные, распространяя ее в одних местах и сокращая в других.
Все эти летописцы были современниками описываемых событий и писали из года в год, иногда даже изо дня в день, приводя не только месяцы, но и числа, дни, часы событий, которые как будто записывались немедленно по своем совершении.
Они были лицами почти служебными, которые в исполнение обязанности делали свое дело, по повелению князей. «Первии наши властодержцы без гнева повелевающи вся добрая и недобрая прилучившаяся написовати», говорит один летописец (под 1409 г.). В монастырях же производилась, может быть, окончательная редакция. Описать, например, период 1146–1152 гг., состоявший из сотни происшествий, нельзя было иначе, как не на месте, при князе.
Летописи наши отличаются верностью. Что записывалось, то записывалось, как было, кратко, просто, ясно, без украшений, без всяких посторонних целей, без рассуждений, разве благочестивых, принадлежащих уже к редакторам. До самого XVI века вы не найдете пяти показаний, неверных или умышленных, и в этом отношении они представляют единственное явление в европейской литературе. Шлецер уже отдавал преимущество им перед западными, слишком хорошо ему известными, перед всеми прочими, а он знал наши летописи и не полные, и в худых списках! Что сказал бы он, увидев все источники, открытые в последнее время?
Они искренны, беспристрастны, и совершенно одинаковым тоном показывают как похвальные действия своих князей, так и «поносные», не стараясь никогда ни оправдать, ни обвинить: рассмотрите сказания их об Изяславе, или Всеволоде, или Боголюбском — чистая правда, одни дела!
С одинаковым беспристрастием судят они дела полезные для своих князей, как и вредные. Давыдовичи, например (1146 г.), изменили своим родственникам, Игорю и Святославу, Ольговичам, в пользу киевского Изяслава, и, однако же, киевский летописец выражается так: «Лукавый бо пронырливый дьявол, не хотяй добра межи братьею, хотяй приложити зло к злу, и вложи има мысль не взыскати брата Игоря, ни помянути отецьства и о Хресте утвержения, ни божественныя любве, яко же бе лето жити братьи единомысленно укупе, блюдучи отецьства своего; но переступиша крестьное утвержение, и забыша страха Божия, и посластася к Изяславу: Игорь како то тобе зол был, тако и нама, а держи твердо. А к Святославу посласта, рекоша: пойди из Новагорода Путивлю, а брата ся лиши».
Точно то же должно сказать о них и в отношении к иностранцам: как передают они, например, похвалы крестоносцам, положившим живот свой для освобождения гроба Господня!
Они нелицеприятны, и учат князей наравне с простолюдинами:
1174 г. «Андрей князь толик умник сы… и погуби смысл свой невоздержанием, располевся гневом, такова убо слова похвална испусти (об изгнании Ростиславичей из Русской земли и о приведении к нему Мстислава). Яже Богови студна и мерьзка хвала и гордость, си бо вся быша от дьявола на ны, иже всевает в сердце наше хвалу и гордость».
Вот как случается говорить им и об архиереях:
1160. «Чюдо сотвори Бог и святая Богородица Володимерьская: изгна злаго и пронырливаго и гордаго льстеца, лжаго Владыку Феодорца, из Володимеря, от Святыя Богородиця церкве Златоверхыя и ото вся земля Ростовская… Сеже списахом, да не наскакают неции на святительский сан, но его же позовет Бог».
Благочестивы: все успехи, по их мнению, зависят от помощи Божией и принадлежат молитвам угодников.
1111 г. «Ангел вложи Володимеру в сердце (звать князей на половцев)… падаху Половци… невидимо бьеми ангелом… с Божьею помощью, молитвами святыя Богородица и святых ангел възратишася Русьстии князи».
Все несчастья приписывают они грехам людским, действиям злого духа, и беспрестанно повторяют: «Сиже вся содеявшася грех ради наших».
Ни одного случая не пропускают они, чтобы не присоединить наставления на пользу души. «Виждь- те, братие, коль благ Бог и милостив, говорят они, описав неожиданное избавление Мономаха от опасности, на смиреныя и на праведныя призирая и мьщая их, а гордым Господь Бог противится силою своею, а смиренным же дает благодать».
Или о жизни епископа Феодорца: «И сбышася слово Евангельское на нем глаголющее: ею же мерою мерите, возмерится вам; им же судом судите, судится вам; суд бо без милости не сотворшему милости».
Любят отечество. При всяком удобном случае напоминают о Русской земле и от души прославляют тех князей, которые делали ей добро. Например:
1125. «Преставися благоверный… христолюбивый Великый князь всея Руси, Володимер Мономах, иже просвети Русскую землю, акы солнце луча пущая; его же слух произиде по всим странам, наипаче же бе страшен поганым, братолюбець и нищелюбець и доброй страдалець за Русскую землю… Святители же жаляще си плакахуся по святе и добром князи, весь народ и вси людие… яко же дети по отцю или по матери, плакахуся по нем вси людие и сынове его».
1173. Летописец, описывая убийство великого князя Андрея Боголюбского, обращается к нему и говорит: «Ты же, страстотерпче, молися ко Всемогущему Богу о племени своем, и о сродницех, и о земле Руськой, дати мирови мир».
Они имеют образование: очень хорошо знакомы со Священным писанием и часто приводят места из него, имеют общие исторические и богословские сведения.
Говоря о внушении Мономаху ангелом мысли идти на половцев, летописец приводит примеры знамений из истории Иерусалима, делает выписки из хронографов: «Аще кто сему веры не имать, да потчет хронографа».
Знают свою историю, что видно из того, что припоминают иногда события прежние.
В особенных случаях заботятся об украшении своей речи; прочтите, например, наставление великого князя суздальского Всеволода сыну Константину, когда тот отправлялся княжить в Новгород в 1206 г., или заключение Киевской летописи 1199 года.
Описывая преемство князей, рождение и смерть, междоусобные войны, набеги иноплеменников, походы, строение церквей, посвящение епископов и кончины их, знамения небесные, — не вникая никогда в причины действий, не предлагая никаких известий о частной жизни, — летописцы наши вообще сухи и однообразны. Но опытный, тщательный и проницательный исследователь найдет в них многие драгоценные черты, нечаянно приведенные или намеченные, по которым может, хотя и с большим трудом,
