Отец и сын вернулись с границы лишь к вечеру. И хотя дорога их утомила и впечатлений от поездки было больше чем достаточно, Алексей Николаевич предложил сыну зайти еще в городской парк. Остановились перед скромным серым обелиском, волнуясь, прочли:
«Чекистам-пограничникам Зимину Н. М. и Сундукянц Г. И., преданным борцам за дело пролетарской революции, погибшим в борьбе с бандитизмом 26—29 октября 1931 года».
— Товарищи мои… — после долгого молчания сказал Алексей Николаевич. — Совсем молодыми погибли. Себя не пощадили ради того, чтобы люди могли спокойно строить социализм…
СЫНОВЬЯ
Капитана Григория Лазиашвили я увидел впервые на митинге, посвященном вручению отряду переходящего знамени. Ему, начальнику отличной заставы, доверили право идти впереди знаменосца и ассистентов, сопровождать знамя. Но наслышан о Лазиашвили я был и раньше.
Капитану сейчас тридцать пять лет, одиннадцать из них служит на границе, и все время в одном отряде. Он живо интересуется историей части, которая стала для него родной.
Лазиашвили можно слушать часами. Даже о событиях, случившихся до его приезда в отряд, он рассказывает так живописно и убедительно, словно сам участвовал в них. И в его голосе чувствуется неподдельная, искренняя любовь к предшественникам, гордость за них.
— Знаешь, вот говорят — солнечная Грузия. Солнца, конечно, у нас много, на всех хватает. Только в горах оно мало греет, там десять месяцев зима. Осенью сорок пятого дело было. Дождь лил, по склонам туман клубился, такой, понимаешь, неприятный туман, мокрый, знобящий. А в наряде были ефрейтор Курбанов и рядовой Сингатулин, мои друзья. Нет, лично не знаю их, не встречался, но все равно друзья. Видят: кто-то крадется, как тень, скользит от камня к камню. Ребята раз-два и задержали эту тень. Тот, понимаешь, так был ошеломлен, что на полчаса лишился дара речи, только мычал. Крупной птицей оказался!
Не скрывая восхищения и очень темпераментно, будто лично это сделал, капитан рассказывает, как в сентябре 1947 года пограничники задержали вражеского агента. Этот отщепенец еще в двадцатом году вместе с остатками разбитого врангелевского войска бежал за границу, стал прислужником иностранных разведок. Уже после Отечественной войны был заброшен в нашу страну с важным заданием.
— Я тогда не служил, но хорошо знаю, как было тут после войны. Сам суди: десятками всяких мерзавцев задерживали. И изменники Родины, и участники антисоветских националистических организаций, уголовники, подонки разные. Вот в июне пятьдесят первого два друга моих — младший сержант Коля Селиванов и рядовой Алеша Кожаков — проверяли с собакой КСП. Глядь — след! Пошли по нему. Смотрят — вещевой мешок. Селиванов фонарем посветил, а тут с двух сторон стрелять начали. Пули прямо над ухом визжат, противно так, тоненько. Ребята не струсили, стали преследовать. Правда, не удалось задержать, граница была близко — нарушители обратно убежали под покровом темноты. А в мешке оказалась карта с маршрутом движения, пистолет, восемьдесят два патрона к нему, бинокль и еще кое-что. Словом, с важным заданием шли мерзавцы, да не прошли!..
Но с особенной гордостью рассказывает Лазиашвили о том, как в августе пятьдесят восьмого года были задержаны два шпиона. Вкратце дело обстояло так.
13 августа 1958 года этим агентам удалось преодолеть сигнализационную систему и при помощи специального химического препарата сбить со следа розыскную собаку. Они скрылись в труднопроходимых, заросших лесами и густым кустарником горах.
Район возможного нахождения нарушителей был блокирован. Вместе с пограничниками в операции участвовали и местные жители. Было самое горячее время — уборка, однако колхозники, оставив свои дела, от мала до велика помогали погранотряду.
Нарушители не раз пытались выскользнуть из блокированного района, но безуспешно. И тогда они затаились.
Шли часы, дни и бессонные ночи. Поисковые группы прочесывали местность, осматривали ущелья, каждый камень, заглядывали под каждый куст. Прошло сто пятьдесят долгих томительных часов, а нарушители не были обнаружены. Лишь к исходу шестых суток шпионы выдали себя, пытаясь выбраться из блокированного района. Это случилось в сумерках, темнота и густой туман помогли им оторваться от преследователей.
В поиск включились сержанты Борис Запорожский и Анатолий Михайлов с розыскной собакой Наждак. К ним присоединилось еще несколько пограничников. Собака вела по самому краю ущелья, внизу еле слышно рокотала Кура. Вперед, вперед! Трудно бежать в гору, из-под ног в ущелье срываются камни. Кое-кто отстал. Борис и Анатолий взобрались на вершину, поросшую цепким кустарником. Едва на фоне неба показались фигуры пограничников, из кустарника засвистели пули. Друзья залегли. Михайлов дал по кустам длинную очередь. Выстрелы прекратились.
— Вперед, Наждак! — крикнул Михайлов, вскакивая.
Но пес не поднялся. Он лежал, негромко повизгивая. Только сейчас Анатолий заметил, что вражеская пуля раздробила собаке лапу. Сорвав с себя майку, сержант перевязал Наждака, и пограничники продолжали преследование. Наждак был вторично ранен. Идти он уже не мог. Михайлов кинулся вслед за Запорожским по склону горы, в ту сторону, где скрылись нарушители.
Уже рассвело, когда на помощь сержантам пришла группа пограничников во главе с заслуженным мастером спорта СССР чемпионом мира по штанге Владимиром Светилко. Шпионов нашли в зарослях камыша в горном озере, где они надеялись отсидеться. Было у них оружие, боеприпасы, фотоаппаратура, деньги, различные документы.
В памятке, найденной в одежде одного из этих агентов, предлагалось фотографировать железные и шоссейные дороги, мосты, расположение воинских частей, вести записи о перевозках боевой техники. Их хозяев интересовало все. И расписание движения пассажирских поездов и автобусов, и подлинные советские документы, которые следовало добывать любыми путями, и фамилии офицеров-пограничников, и многое-многое другое.
Участники поиска и задержания двух матерых лазутчиков были награждены медалью «За отличие в охране государственной границы СССР», а Запорожский и Михайлов — орденом Красной Звезды…
Странный человек этот капитан Лазиашвили! О том, как действовали его товарищи, Григорий Георгиевич рассказывает охотно и радостно. Когда же речь заходит о нем самом, теряет дар речи, машет рукой:
— Э, послушай, что там говорить, ничего интересного, обычное задержание! Давай я тебе лучше расскажу об одном замечательном парне…
Но я-то листал исторический формуляр части и не один раз наталкивался в нем на такие записи:
«Старший наряда лейтенант Лазиашвили…», «Старший лейтенант Лазиашвили…», «Тревожная группа во главе с капитаном Лазиашвили…»
Об одной операции, проводившейся под руководством Григория Лазиашвили, стоит непременно рассказать.
ВНУКИ
На рассвете спится особенно сладко. Тем более, если ты отшагал за ночь полтора десятка верст и лег в три часа. Капитану Лазиашвили казалось, что он только что опустился на койку, еще не успел
