ждал уток. Где-то далеко на озерах раздался выстрел, встревоживший утиные стаи, однако в мою сторону направилось несколько низко несущихся птиц. Стараясь не упустить хоть эту добычу, я поднял ружье еще задолго до подлета косатых и сопровождал их стволами, держа на мушке вожака.
Уже слышу посвистывание крыльев, взведены курки, пальцы разом жмут на два спусковых крючка. Пора… Даю дуплет и слышу третий выстрел где-то сзади и совсем близко. Падает одна утка, а мой вожак, сделав вираж, унесся за камыш живой и невредимый. Я промазал. Оборачиваюсь и вижу Бауржана.
— По хвостам лупите, вынос мало делаете, — поучительно говорит он, и мне ничего не остается, как выслушивать его поучения, ведь теперь право на это определялось не возрастом, а метким выстрелом. Бауржан подбил косатую, а я промазал.
Через некоторое время на нас налетел еще табунок уток. Теперь и я не промахнулся, сбил сизокрылого селезня. Бауржан тоже подбил одну утку, и мы еле отыскали ее в густых камышах. Солнце той порой поднялось высоко и начало припекать. Перелет уток прекратился. Довольные тем, что на наших поясах висят косатые, мы выбрались на покос, устроились под копной сена и начали сушиться.
— Замечательное утро, — начинаю разговор.
— Это что, — не соглашается со мной Бауржан. — Вот у нас в горах да-а! — он садится поудобнее и с видом большого знатока своего края рисует чудеса природы:
— Заря занимается у нас на самой высокой вершине и горит в голубом ельнике, как огромный костер. А воздух! Нет, это посмотреть и почувствовать надо, а так не расскажешь.
— И ты сидишь с ружьем? — спрашиваю, пытаясь расположить к себе Бауржана.
— Сижу.
— Мажешь, — подзадориваю его.
— Ну да-а, — возражает он, — попробуй промажь, каюк тогда. Отец прогонит домой. Он у меня такой, бестолковых не любит.
— Где же твой отец живет и работает?
Бауржан почему-то смутился, видимо, почувствовал, что я клоню разговор к его поведению в школе и замолчал.
— А не рано ли он разрешил тебе брать в руки оружие?
Бауржан резко повернулся ко мне лицом, стрельнул в меня взглядом и отрезал:
— Да что я вам, ребенок, что ли? В мои годы краснодонцы фашистов били, а мне древний мушкет нельзя брать, — он засобирался уходить, и только мое извинение охладило его горячку. Присев на прежнее место, он снял непомерно великие сапоги, видать, отцовские, и разложил портянки на копне сена.
— А отец мне верит, — сказал Бауржан с гордостью. — Он в мои годы за басмачами гонялся. Орден за это имеет. Сейчас чабаном работает на джайлау. Летом мы с ним живем вдвоем, а зимой он один. Мама у нас умерла давно.
Недоверчиво поглядывая на меня, Бауржан рассказал, как им трудно было без мамы, а затем пояснил:
— Отец мне говорит, что главное в жизни — не терять бодрость духа и веру в родную землю. Она, земля-то, когда любишь ее, самая крепкая опора.
— Верно говорит твой отец, — согласился я с Бауржаном и тут же добавил: — Только один в поле не воин, хоть он и крепко держится за землю, а ты вот откалываешься от ребят, все в одиночку делаешь. И на охоту пришел один.
— Так вы ведь тоже одни пришли, — рассмеялся Бауржан, стараясь оправдаться.
— У моих друзей дел по горло, не всегда вырвешься на охоту, — отвечаю ему обстоятельно и спокойно. Бауржан согласно кивает головой, но своих взглядов на отряд ЮДП не высказывает, старается обойти этот вопрос, но я все время подвожу разговор именно к этому.
— Знаешь, Бауржан, — решаюсь рассказать одну трагическую историю, — служил вот здесь на заставе лейтенант Назаренко. Около вашей школы ему стоит скромный обелиск. А знаешь, как погиб этот сильный пограничник?
— Нет, расскажите, — оживился мальчик.
Я рассказал, как в одной из операций по ликвидации контрабандистской группы Назаренко понадеялся на свою силу и один поехал с бандитом, выдавшим себя за купца из соседней страны. Хитрый и коварный враг воспользовался оплошностью пограничника и убил его недалеко от границы, а сам убежал на ту сторону.
— Да, в таком деле в одиночку, конечно, нельзя, — рассудил Бауржан с сожалением.
— Вообще одному нельзя ни в каком деле, — подтверждаю свое мнение и вижу, как неловко чувствует себя Бауржан. Он держит видавшую виды тульскую одностволку и ногтем соскребает ржавчину с ее антабок. Мне трудно было начать расспрос о девушке, о драке, обо всем прошлом Бауржана, и я спросил:
— Завтра будет собрание отряда, придешь?
— А вы мне верите? — спросил он и, услышав мое «да», чистосердечно признался:
— Честное-пречестное, я не хотел бить Кольку, да не сдержался. Я знаю как тяжело болеть, мама моя страшно мучилась. И девочку стало мне жалко, а он… нет чтобы всех ребят заставить ходить в больницу — на смех поднял.
С охоты мы вернулись друзьями, и скоро по моему совету ребята избрали Бауржана командиром отряда. Жизнь юных друзей пограничников забила ключом. Ребята привели в порядок могилы героев- пограничников, стали собирать материалы для истории родного края, ездили на пограничные заставы с концертами. У них регулярно работали кружки следопыта и радиолюбителя. Отряд вырос до полусотни человек.
— Понимаете, — говорил директор школы, — встретив меня, — на десять процентов увеличилось число успевающих. Вот что дал отряд ЮДП.
Стояли пасмурные ноябрьские дни, пахнущие снегом и дождем, а по ночам, когда проглядывали холодные звезды, окончательно брала верх зима. В одну из таких ночей в штаб части поступило тревожное сообщение: неизвестный обокрал городской магазин, сел в такси, выехал на шоссе за город, выстрелом из пистолета убил водителя и угнал машину в сторону границы.
На поиск поднялись все — пограничники, милиция и дружинники, но отряд ЮДП не подняли по тревоге. Посылать ребят против вооруженного бандита — немалый риск. Однако кто-то из ребят узнал о случившемся от отца и тайком улизнул из дому к своему командиру. Бауржан сказал бабушке, что идет на охоту, прихватил оружие и начал собирать товарищей. Десятка два мальчишек, оставив теплые постели, вышли в поле на помощь пограничникам.
— Кто трусит — марш домой, — коротко и внушительно распорядился Бауржан.
Трусливых, конечно, не оказалось, и ребята, разбившись на группы по пять-шесть человек, двинулись по разным полевым дорогам и тропинкам.
Ребята знали, что бандит вооружен пистолетом, что он убил шофера, поэтому, идя навстречу ему, они зарядили пару ружей картечью. На рассвете мальчишки увидели на сопках наряды пограничников и дружинников. Это придало им смелость и решительность.
Отряд Бауржана, прочесав широкую и длинную полосу местности, оседлал все мосты и переправы через горную речку и замер в ожидании.
Через несколько часов голодного прозябания, когда уже иссякала вера в удачу, крайний пост подал сигнал: «Вижу подозрительного мужчину, спешите на помощь».
Послав одного из ребят с донесением, Бауржан собрал отряд в глубокой балке и коротко изложил свой план: тихо, тенью идти за бандитом, пока связной Булат Тулегенов не сообщит пограничникам о действиях отряда ЮДП.
Петляя по узким тропам, убийца нырял в самые глухие места, все ближе и ближе пробираясь к границе. Иногда он останавливался, тревожно озираясь. Ребята неотступно следовали за ним в нескольких сотнях метров, оставляя на сопках связных.
Позади остались страшные кручи, впереди — долина. Бандит остановился и, поразмыслив немного, запрятался в валунах, решив, видимо, отсидеться здесь до ночи, а потом под прикрытием темноты улизнуть на ту сторону. Ребята обложили его, как охотники медведя, стали ждать пограничников. Но вот и подошли они. Убийца поднял руки, не успев сделать ни одного выстрела.
