любимого человека и т. д. Его существование там, конечно, не очень комфортно с бытовой точки зрения, но не с метафизической! По большому счету, он не очень заинтересован в том, чтобы менять историю.
И действительно: то, что произошло тысячу или две тысячи лет назад, уже воспринимается как должное, как неотъемлемая часть человеческой истории, без которой не обойтись: и даже если бы мы имели силы ее изменить, какая у нас может быть мотивация? Нет, конечно, лучше, если бы не было монгольского ига или Смутного времени, но они случились достаточно давно и теперь представляются чрезвычайно важной частью нашей истории, определившей наше национальное и культурное лицо. Пытаться что-то изменить в таких ключевых точках нашей истории — это значит рисковать национально- культурной идентичностью. Стоит ли игра свеч? Даже если считать, что стоит, бытие в далеком (до XX века) прошлом нашего современника, пытающегося изменить историю, представляется скорее интересной военно-стратегической игрой, чем действительно актуальным занятием. Потому что, вопреки представлению о какой-то особенно несчастной судьбе России и русского народа, наша история в целом — это история народа весьма успешного и довольно везучего. Те несчастья, которые русские переживали до XX века, на фоне злоключений многих европейских и иных народов выглядят достаточно умеренными или, по крайней мере, не являются из ряда вон выходящими.
Да и в трагических периодах нашей древней истории при желании можно найти ряд положительных моментов. Так, монгольское иго при всей тяжести способствовало объединению Руси, прекратило кровопролитные междоусобные войны, терзавшие ее после смерти Владимира Мономаха, а также уберегло от крестоносной угрозы с Запада. Некоторые, вслед за Гумилевым, вообще считают, что иго и игом как таковым не было, а было союзом между Ордой и Русью.
Террор Ивана Грозного? На фоне Варфоломеевской ночи он выглядит весьма бледно. Само же правление этого царя по большей части было цепью приобретений и успехов; даже Смутное время, которое одни обычно ставят ему в вину, другие рассматривают как незапланированное следствие этих успехов.
Смутное время? Спору нет, ужасный период, но уж никак не страшнее религиозных войн, терзавших Европу примерно в то же время и погубивших в одной только Германии две трети населения.
Реформы Петра Великого, пусть во многом необходимые, но проведенные зачастую очень дорогой ценой и некомпетентно? Но именно они сделали Россию великой державой.
Пугачевщина? Досадная заминка в золотом веке Екатерины, и, кроме того, она меркнет перед Французской революцией.
В общем, если мы обратимся к трагическим периодам нашей истории вплоть до XX века, мы всегда сможем найти в них положительные стороны, которые в будущем способствовали новым успехам России. И поэтому наш современник в принципе даже и не заинтересован в том, чтобы менять историю России этих времен слишком радикально. Так, разве что-нибудь подкорректировать. Например, совершить объединение Руси руками не монголов, а самих русских; скорректировать деятельность Петра в пользу принятия им более продуманных решений или, в худшем случае, заменить его разумной и уравновешенной Софьей и т. д. Благо человек будущего, как мы заметили раньше, тем более могуч, чем в более отдаленное прошлое он попадает.
Но все меняется в XX веке. Первая мировая война, революция, Гражданская война, Великая Отечественная, перестройка и развал СССР — это уже события, последствия которых мы ощущаем на себе. И, главное, у нас нет теперь уверенности в том, что из катастрофических событий последних десятилетий в будущем для России получится какое-то благо, которое перевесит их последствия. Наш современник, попавший в первую половину XX века, по определению, не обладает той метафизической уверенностью, о которой говорилось выше. А это значит, что лучше катастроф не допустить или минимизировать их масштабы.
Иными словами, наш современник, попадающий в относительно недавнее прошлое, оказывается гораздо более лично заинтересован в изменении истории, чем если бы он попал в более отдаленное время.
Вот характерные примеры — две появившиеся в 2008 книги на тему альтернативной истории как Великой Отечественной войны, так и СССР в целом: С. Буркатовского «Вчера будет война» и В. Конюшевского «Попытка возврата». В обеих герои, попадая в 1941 год, пытаются в меру своих сил изменить ход войны, а вместе с тем и истории.
Здесь мы вынуждены отвлечься и вновь вернуться к вопросу о том, какие могут быть у нашего современника мотивы менять историю или же оставить все как было.
И тут очень многое зависит от того, из какого именно периода нашей истории герой попадает в прошлое.
Одно дело, когда имеющий возможность поменять историю своей страны, попадает в ее прошлое из относительно благополучного периода. Иными словами, он знает, что даже если историю и не менять, его страна будет существовать в будущем и, может быть, судьба ее сложится совсем не плохо. Так что стремление поменять историю будет зависеть исключительно от наличия представления о возможности еще лучшего варианта будущего.
Поясним сказанное на достаточно радикальном примере. Некий карфагенянин эпохи начала Второй Пунической войны попадает в канун Первой Пунической. Он знает, конечно, что в этой войне его страна потерпит поражение. Но Карфаген все равно останется великой державой, его территориальные потери не будут слишком велики. В общем, у Карфагена есть основания надеяться на благоприятное будущее. Да и когда карфагенянин еще оставался в своем родном времени, талантливый полководец Ганнибал уже собирался перейти через Альпы, а равного ему среди римлян не было. Очень вероятно, что Рим падет и, значит, поражение в Первой Пунической можно расценивать как временное и даже как своего рода полезный урок, пошедший Карфагену во благо. Пол-Испании, вон, завоевали, чтобы поквитаться с Римом, а так разве собрались бы? Так стоит ли пытаться менять историю этой первой проигранной войны? От добра добра не ищут. С другой стороны, если выиграть Первую Пуническую, то не будет второй — зачем народу лишние страдания? Лучше в это время «жить мирно и беспечно по сидонскому обычаю и обладать богатствами». Так что можно и попытаться поискать дополнительных выгод на путях альтернативной истории. Но в обоих случаях причины менять или не менять историю исключительно мировоззренческие, зависящие от разделяемых человеком политических взглядов, философии истории и т. д.
Однако пуниец, чудом уцелевший после разрушения Карфагена в конце Третьей Пунической, переместившись в канун Первой Пунической войны, будет рассуждать уже совсем не так. Поражение в этой войне будет восприниматься им как начало заката и крушения своей родины, которые не удалось отвратить даже гению великого Ганнибала. Практически однозначно он попытается в меру своих сил изменить исход этой войны или следующей, если только доживет до нее. Тут уже не до рассуждений о лучших или худших вариантах истории: чистая прагматика — вопрос жизни и смерти.
Точно так же обстоит дело и с нашим современником, попадающим в достаточно далекое прошлое России. Для начала исключим периоды явных катастроф вроде монгольского нашествия, или революции 1917 года, или Великой Отечественной войны. Такие периоды в любом случае, даже и без метафизической уверенности в будущем, хочется изменить по одной простой причине: нашему современнику в них придется жить самому! Крутись, если не хочешь быть сожженным в Рязани, убитым на войне или расстрелянным в подвалах ЧК. С другой стороны, можно просто найти безопасное место и переждать, пока все утрясется, или вообще уехать в Америку. Проблемы тут возникают по более частным вопросам. Кому, например, помогать — Петру или Софье, Сталину или Троцкому, красным или белым? Тут выбор, так же как и в случае с карфагенянином, зависит исключительно от мировоззрения, от представления о благе для своей страны. Живем ли мы в лучшем из возможных миров или были и более благоприятные альтернативы?
Теперь вернемся к книгам Буркатовского и Конюшевского.
В обеих книгах герои попадают в период, в котором, с высокой степенью вероятности, заложены причины краха СССР, произошедшего уже при их жизни. Логика тут проста: если бы не было войны, если бы жертвы были не столь велики, если бы война не надорвала силы народа, если бы не было допущено таких- то и таких-то просчетов — может быть, все пошло бы иначе. Например, не так сильно пострадавший СССР мог включить в сферу своего влияния большую часть Европы и не проиграть в холодной войне, и т. д. Или либерализироваться гораздо раньше, едва ли уже не при Сталине, и без катастрофических последствий.
И тогда свою юность герои провели бы в уже другой стране, с совсем другими перспективами, в
