— А вы ведь пьете, — сказала она.
— Раньше. Теперь нет. Завязала.
— Это вы так считаете. Впрочем, дело ваше: пить или не пить. Лучше про другое скажите. Как вы ТАК делаете?
— Сама не знаю. Просто дар — видеть прошлое и будущее. Извини, если причинила боль.
— Какие политесы! У меня все нутро наизнанку, но это не боль, а так, полезный опыт. Мозговая клизма.
Я убрала руку с ее плеча. На коже набухал волдырь. Ожог.
— Не думала, что я такая, — сказала Марга. — Одно дело догадываться, другое — знать. Но мне нравится. Спасибо, тетенька.
— Хочешь есть? — я посмотрела на приоткрытую дверь в квартиру. По ту сторону, пылая от ненависти и ревности, к нашей беседе прислушивалась Лялька.
Марга проследила за моим взглядом.
— А дадите?
— Дам. Только тетенькой меня не зови.
— Договорились.
Так я привела ее в дом.
Если мать не любит сына, то его не станут любить ни жена, ни дочь, ни любовница. Так писал один сербский писатель. Прав.
Но если мать не любит дочь? Станет ли дочь счастливой, и будут ли ее любить?
Мой отец — хороший и нескладный человек — умер, когда мне было десять лет. Сидел за столом и вдруг стал заваливаться. Пролил кофе. Я смочила салфетку и аккуратно протерла. С тех пор не могу видеть разлитый кофе.
Маман переживала недолго. Выдержав полгода, ринулась на поиски женского счастья, предоставив меня самой себе.
— Ты уже взрослая, — красила губы новой польской помадой, потому голос слегка не похожий, смазанный. — Вполне можешь позаботиться о себе. Деньги на тумбочке — это тебе на неделю.
— А ты? Разве сегодня не придешь?
— Зависит от обстоятельств. Ключи у тебя есть. Деньги есть. Не забывай иногда посещать школу. Тебе нужен аттестат.
Я довольно быстро приняла новые правила. Хочешь есть — купи продуктов и приготовь обед. Хочешь спать — стели постель и ложись. Хочешь быть в чистом — постирай. Хочешь не иметь проблем — делай уроки.
Она шла по жизни легко, не замечая на своем пути самого важного, прикрывая собственную никчемность стрекозиной суетой.
Будучи ребенком, я ее боготворила. Став старше, поняла: детская привязанность — еще не любовь. Мы всегда были чужими. И это причиняло боль. Мне, не ей.
В который раз посмотрела на телефон: ну, давай же, не тяни! звони, черт бы тебя побрал!
Маман позвонит. Знает, что я уволилась. И ей нужны подробности: как отреагировал мой бывший босс, что сказала его любовница, как смотрели на меня в отделе. Из подробностей маман свяжет вполне симпатичное одеяльце, которым будет укрывать чрезмерное любопытство многочисленных подруг: «Не могу же я им сказать, что моя дочь — неудачница. С меня достаточно твоего замужества. До сих пор стыдно в глаза людям смотреть».
Причин моего нынешнего поступка не поймет. И даже авторитет Марги не поможет. Увольнение (по собственному желанию или нет, неважно) — всегда неудача. Проигрыш.
Рядом с маман я, действительно, чувствовала себя неудачницей. Она из тех редких женщин, которые с годами становятся красивее, приобретая благородное изящество. Не растолстела, напротив, после сорока легко сбросила двадцать килограммов, полностью изменив стиль и отношение к жизни.
Ненавидя Олега, маман не уставала подчеркивать свою с ним солидарность в вопросах моего воспитания.
— Ну хорошо, ты возомнила себя предсказательницей. Признаю, что в наши дни — модная специальность. Но ты палец о палец не ударила, чтобы получить соответствующее образование и диплом. Получается, ты шарлатанка.
— Какой диплом, мама?
— Такой! Диплом мага, колдуньи, предсказательницы. Кто там у вас еще есть? Я консультировалась — этому обучают.
— Кто?
— Специально обученные люди.
— А их кто научил?
— Специально обученные люди. С дипломом ты могла бы открыть салон и стать очень известной. Как Ванга.
— Тогда бы ты мной гордилась?
— Тогда бы я тобой гордилась.
И почему мне не все равно? Почему мне так важно, чтобы она меня любила?
Звонок. Что и требовалось доказать.
— Марга у тебя? — фоном музыка и мужские голоса. Умела брать от жизни все, что нужно и что не нужно. — Или уже ушла? Она рассказала про
— Мог — что?
— Умереть! С его стороны так неблагородно — оставить тебя мне. И что теперь с тобой делать?
— Мама, Олег умер.
— Ужас, правда?! Ну да с кем не бывает. Он, конечно, был удивительной сволочью. Тебя, опять же, дуру, бросил. С подружкой твоей спутался. Но вот такого финала — нож в спину — не заслужил.
Сиплое дыхание в трубку. Словно подслушивает кто-то.
— У тебя алиби есть?
— Алиби?
— Ну что ты его не убивала! — Шумно отхлебнула из бокала. Солоно и горько. Лимон и текила. — Меня уже допрашивали.
— И что ты сказала?
— Что у вас были очень сложные отношения, и ты вполне могла, — она лизнула соль, — его убить.
В конце концов, я даже не знаю, в какой день погиб Олег, как я могу думать об алиби? Да и зачем?
— Я что-то хотела тебе сказать. Вот память!.. А, вспомнила! Ты ведь завтра у Марги начинаешь работать?
Надо же, уже в курсе. Спасибо Марге. Избавила меня от длительных объяснений.
— Завтра.
— Видела вашу рекламу. Молодцы, со вкусом сделано!
— Мама.
— Что?
— Ты меня любишь? Хоть немножко?
В трубке позвякивали кубики льда.
Неужели так сложно соврать?
— Мне пора, — сказала она наконец. — Кстати, похороны получились красивыми. Жаль, что ты так и не удосужилась проститься с бывшим мужем.
— Ты там была?
— Все приличные люди бывают на похоронах такого уровня.
