подвалах располагаются, а трудно найти подвал более глубокий, чем их бункер. В-третьих, воинам и путешественникам всегда полагались послабления, и по части намазов, и по всем прочим частям. Ну и, в- четвертых, как любит повторять Али, – Аллах не фраер!
Ким вскрыл банку, но пить не стал – не хотелось, да и желудок все еще ныл. Просто ему нравился запах пива. Хлопнула дверь, и по галерее снова забухали тяжелые шаги – похоже, Али не выдержал долгой разлуки с бананами и решил вернуться. Техники как раз включили экран – сначала он был полупрозрачный и шел радужными полосами, но постепенно настроился, картинка прояснилась и стала четкой. Показывали центральную площадь Шахри, золоченую арку Ворот Славы и зеленую ковровую дорожку, по которой предстояло пройти сегодняшней героине. Толпа волновалась за оцеплением и сдержанно гудела; сначала Ким принял ее гул за гудение аппаратуры, но тут же опомнился – чтобы здесь кто-нибудь позволил экрану настолько разладиться?
Первая всепланетная трансляция в реальном времени, между прочим. Надо бы радоваться. И с Королем вроде все обошлось, медики приступ купировали и говорят, что до инфаркта дело не дошло, а им можно верить, ребята правильные, зря врать не станут.
Радости не было.
Скрипнули перила рядом – Али опять навалился на них всей своей тушей. Повздыхал, посопел, переступая с ноги на ногу. Наверняка не мог понять Кимовой нерешительности – держит банку в руке, но не пьет. Сам Али никогда такой нерешительностью не страдал. Усмехнувшись, Ким развернулся и протянул ему вскрытую банку.
Он хотел сказать что-нибудь веселое, какую-нибудь старую шутку – Али их обожает, просто сам не свой до бородатых анекдотов, – но слова застряли в горле, а рука замерла, не довершив движения, – Али на галерее не было. А рядом с Кимом, опираясь всей слоновьей массой на жалобно поскрипывающие перила, сопя, вздыхая и перетаптываясь, стоял райр.
Ким замер с вытянутой рукой. Он никак не мог вспомнить, можно ли предлагать райрам что-либо – или это является смертельным оскорблением.
Райр повернул голову набок, разглядывая одним выпуклым глазом протянутую ему банку, другим самого Кима. Щелкнул клювом.
– Алкоголь, – донеслось из висящей у основания шеи коробочки универсального переводчика. – Запрет. Символ дружественности. Легкий алкоголь – легкий запрет. Мужчины совершают запретное действие совместно – и становятся друзьями. Я не пью алкоголь, и я не мужчина в вашем понимании этого слова, но символика мне понятна. И принята с уважением.
Или это был не тот райр, что доводил Кима всю дорогу от дельфийского космодрома однотипными вопросами, – или за прошедшие два дня он умудрился существенно расширить понятийно-языковую базу своего переводчика.
Или же тогда он просто притворялся…
Зачем?..
У Кима зашумело в ушах. Райр смотрел с интересом, поворачивая голову то вправо, то влево. Снова пощелкал клювом.
– Волнения излишни, два образумленных вида говорят сами за себя. Нам просто было заинтересованно. Интрига. Зачем? Обычно молодой разум не терпит конкурентов даже в соседних мирах, а тут… Четыре разумных вида на одной планете. Вам не тесно?
– Не знаю… – Ким осторожно поставил банку на перила. – Я не специалист. Вы бы лучше кого из учителей спросили, я же просто пилот-испытатель, меня в учителя временно…
– Вы продолжаете волноваться. Почему? Информация была искажена? Воспринята неправильно? Говорю снова – решение принято. Вас можно поздравить. Всех вас – людей, дельфов, шимпов и джи. Вы приняты. Скоро об этом объявят официально.
Восторженный рев толпы на площади перекрыл последние слова райра – показался заваленный цветами спецавтобус. Он медленно полз по краю трассы вдоль волнующегося человеческого моря, а с ближайших домов на него продолжал сыпаться цветочный дождь. Ким вцепился в перила – ноги держали плохо. И понял, что улыбается, провожая автобус взглядом.
Получилось.
Значит, не зря он столько мучался со своею группой, и, даже несмотря на выходку этой дуры, все получилось…
– Вы не любите джи, – сказал райр, глядя на Кима левым глазом, и это был не вопрос, а утверждение. – Не любите, но учите. Помогаете. Признаете равными. Поговариваете о возвращении симбиоза. Почему? Уничтожить проще.
– Не люблю, – подтвердил Ким легко и радостно. – Но они же не виноваты, что не люди. А возобновление симбиоза – это навряд ли, это политики что-то там совсем намудрили. Мы слишком разные.
– Вы их боитесь. – На этот раз прозвучало почти вопросом. Киму стало смешно.
– Ага!.. Боюсь. Ну и что?
Какое-то время они молчали, только райр пощелкивал клювом что-то непереводимое и разглядывал человека по очереди то левым, то правым глазом. Автобус медленно тащился сквозь цветочный дождь, люди кричали что-то восторженное.
– Возможно, в этом все дело. – Райр щелкнул клювом как-то особенно решительно. – В разрыве симбиоза. Родительское чувство. Новый разум, разум ребенок… Продолжатель. Я понимаю.
Внизу кто-то пытался произнести речь, но его перебивали взрывами хохота.
– У меня есть реализованный несовершеннолетний потомок, – сказал райр, помолчав. – И еще трое вероятных. А у вас есть дети?
– Двое.
– Кто за ними следит, пока вы учите джи?
– Брат. У него нет своих, вот и приглядывает за племянниками.
– Разумно устроено. Мой у побочных родителей. Тоже разумно.
Автобус все полз вдоль площади со скоростью ленивой улитки. И словно бы даже не приближался к зеленой ковровой дорожке.
– У нас были сомнения, – сказал вдруг райр. – Серьезные сомнения. Два образумленных вида – это, конечно, важно, но джи… И еще этот слоган. Ваш коллега был с нами не до конца откровенен. Это понятно и объяснимо. Дело не в этом. И даже не в глаголе, хотя он тоже может иметь негативный и уничижительный смысл. Дело в определении. Оно не от самоназвания изначально произошло. От ругательства. Джеляб. Было у вас когда-то такое ругательство. Очень грязное. Так ваши предки называли предков тех, кого вы сейчас зовете джи. Не знали? Вы молодой, могли и не знать. Но мы – наблюдатели, и мы не могли не проверить все. Не подготовиться. К тому же вы слишком близки. Почти едины. И такой негатив… Вам знакомо понятие шизофрении?
Райр снова защелкал клювом, и Ким вдруг понял, что Чужой так смеется.
– Космос открыт для всех, да. Но не для тех, кто хочет его лишь для себя. Очень неприятно. Детская болезнь, да. Детям надо сидеть на своих планетах, пока не станут взрослыми. Космос не для детей. Два образумленных вида, конечно, но ведь и дети могут завести детей, так и не став взрослыми. У нас были сомнения. Серьезные сомнения. Этот ваш девиз оскорбителен для джи. Нетолерантен. И то, что вы пытались говорить с нами на нашем языке, присвоив наши слова… Детям свойственно повторять чужие слова, не имея собственных. Мы сомневались, да. Но мы ошиблись. То, что случилось сегодня, развеяло все сомнения.
Райр долго щелкал клювом и покачивал головой. Потом резко уронил ее вниз, прогнув шею, и снова вздернул в обычное положение.
– Вынужден принести извинения. – Голос переводчика не изменился. – Я более других был убежден в скрытой оскорбительности вашего девиза. Более других настаивал на дополнительной отсрочке и анализе. Я был не прав. Если сами джи не находят в этом ничего оскорбительного и готовы принять просто как шутку – то как я могу настаивать на обратном? Это было бы глупо… Как у вас говорят – «пытаться быть правоверней Аллаха и Магомета, пророка его».
И он снова защелкал клювом.
