Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Опять встречаю с дрожью прежней,
Венеция, твой пышный прах!
Он величавей, безмятежней
Всего, что создано в веках!
………………………………………………
Пусть гибнет все, в чем вольно,
И в краткой жизни и в веках!
Я вновь целую богомольно
Венеции бессмертный прах!

Даже мрачный Блок 7 мая (нового стиля) 1909 года писал матери из Венеции: «…Не удивляйся, что я долго не пишу, здесь очень трудно и читать и писать. Даже сейчас не знаю, о чем писать. Я здесь очень много воспринял, живу в Венеции уже совершенно как в своем городе, и почти все обычаи, галереи, церкви, море, каналы для меня — свои, как будто я здесь очень давно…» Блок излечился в Венеции от похоронного настроения. Но это в письмах, а во всех трех стихотворениях его «Венеции» горят черные краски:

…Идет от сумрачной обедни,
Нет в сердце крови…
Христос, уставший крест нести…

Поэт выходит на улицы города:

Холодный ветер от лагуны
Гондол безмолвные гроба…

Третье стихотворение этого цикла Гумилёв прочитал в четвертом номере журнала «Аполлон» (1910 год):

Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?..

Гумилёв пишет свою «Венецию» (1913). Но это не просто стихотворение о городе или размышления о жизни в Венеции. Поэт отвечает другому поэту — Александру Блоку. У Блока так:

На башне, с песнею чугунной
Гиганты бьют полночный час…

Гумилёв отвечает ему:

Поздно. Гиганты на башне
Гулко ударили три…

Блок погружается в мистику призраков:

В тени дворцовой галереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой…

Гумилёв иначе реагирует на ночную мистику страха и мрака:

Сердце ночами бесстрашней,
Путник, молчи и смотри.

Город у Гумилёва не во мраке «гробов-гондол», а в «призрачно-светлом былом…». На соборе поэт замечает «голубиный хор». Ночь Гумилёва — полная противоположность ночи Блока. Она светла, хотя и ее окружают «зыбкие, бледные дали / Венецианских зеркал».

Правда, в первоначальном варианте у Гумилёва после третьей строфы стояли строки о смерти:

Шпагу наемный убийца,
Злобно косясь на луну,
Моет; а труп византийца,
Страшный, уходит ко дну.

Но, видимо, потом он понял, что в системе образов его «Венеции» эта строфа — инородное вкрапление, и он ее безжалостно вычеркивает.

На Анну Венеция тоже произвела большое впечатление, и, вернувшись в Россию, она в том же 1912 году написала свою «Венецию»:

Золотая голубятня у воды,
Ласковой и млеюще-зеленой;
Заметает ветерок соленый
Черных лодок узкие следы…

Как бы ни было приятно путешествие, но оно имеет свойство заканчиваться. 17 мая 1912 года