корреспонденцию из России в своем доме через консьержа, мимо которого проходил каждый день.
Многое удивляло поначалу молодого царскосела: очень уж рано, в восемь часов утра, начинался в Париже рабочий день. Больше всего его поразила подземная железная дорога — метрополитен, который в Париже начали сооружать с 1898 года. Как раз тогда строилась пятая линия. Плата в метрополитене была несколько выше (двадцать пять сантимов в первом классе и пятнадцать — во втором), чем в омнибусе или трамвае. С интересом Николай Степанович наблюдал за посетителями кафе, которые не снимали шляпы, садясь за столик. Даже в театрах мужчины не снимали шляп до тех пор, пока не поднимался занавес. Заходя в кафе, он знал, что нужно иметь при себе мелкие деньги, чтобы дать гарсону на чай десять су, а в ресторане — пятнадцать-двадцать. Сдачи давать с чаевых было не принято. За чистку сапог на улице нужно было отдавать двадцать су. Большие дорогие бульвары имели деревянную мостовую с широкими асфальтированными тротуарами, по сторонам которых росли каштаны.
По выходным дням и иногда в среду Николай Степанович отправлялся на правый берег Сены в сторону парка Монсо, неподалеку от которого находилась русская православная церковь на улице Дорю, 12. В одиннадцать часов утра там начиналась обедня.
По утрам мальчишки с пачкой газет выкрикивали на шумных бульварах и площадях: «„Фигаро“ — пятнадцать сантимов!» На улицах продавались в основном политические периодические издания. В киосках Гумилёву попадались русские газеты, их насчитывалось всего полторы сотни из выходивших в Париже трех тысяч изданий. По представлениям Гумилёва это было очень много, хотя Париж в ту пору уже насчитывал почти три миллиона человек, среди которых двести пятьдесят тысяч были иностранцами.
Конечно, он любил бывать на книжных развалах. Особенно много книжных магазинов ютилось вокруг Сорбонны, по берегу Сены, они располагались не только в Латинском квартале, но и на Монпарнасе. Николай Степанович любил бывать на площади Одеон близ Люксембургского дворца, где театр того же названия был плотно окружен галереями, занятыми книгопродавцами. Чего тут только не было! И самые последние новинки французского книгоиздания, и произведения классики — толстые старинные фолианты, от которых пахло деревом и старой кожей. Здесь продавали и русские книги А. С. Пушкина, Н. М. Карамзина. Бедные школяры читали книги прямо на прилавке, продавцы разрешали.
Но не только богатые книжные развалы привлекали внимание Гумилёва. Неоднократно бывал Николай и в самом Одеоне, фойе которого украшают бюсты и живописные портреты известных актеров и драматургов. Из двадцати знаменитых парижских театров Одеон уступал лишь Гранд-опера. В Одеоне дамы снимали шляпы, поскольку в ложах мужчины уступали дамам кресла в первом ряду.
Спектакли в Одеоне шли, как и в других парижских театрах, с восьми вечера до полуночи. Театр вмещал около полутора тысяч зрителей, и спектакли в нем давались ежедневно. Одеон придерживался классических традиций: но можно было посмотреть не только пятиактную драму в стихах, но и пьесу начинающих драматургов.
Когда Николай Степанович хотел увидеть новейшую драму, он отправлялся на Страсбургский бульвар, 14 в театр Атоин, а на классический репертуар шел в «Комеди Франсез». Современную оперу и лирическую драму давали в «Комеди Опера».
Знакомство с французской Мельпоменой подтолкнуло его на написание собственной драмы «Шут короля Батиньоля». Пьеса показалась Гумилёву удачной, и он сообщил о ней своему учителю Брюсову. По возвращении в Россию Николай мечтал удивить ею свою даму сердца Аню Горенко.
Гумилёв недолго прожил на дорогом бульваре Сен-Жермен и вскоре перебрался на улицу Гаитэ, 25, где снял маленькую комнату с высокими окнами и живыми цветами на подоконниках.
До начала занятий в Сорбонне (1 ноября) Гумилёв успел хорошо изучить Париж и его достопримечательности. Как прекрасны были прогулки в осеннем, блистающем золотом листвы Люксембургском парке, этом излюбленном месте отдыха парижан! Здесь студенты назначали встречи своим подругам, хмельные поэты читали новые стихи. В теплые дни под деревьями играл военный оркестр прямо возле выхода на бульвар Святого Михаила. До 1 октября и после 1 апреля били в вышину удивительные фонтаны. А в центре парка располагался восьмиугольный бассейн работы знаменитого итальянского мастера XVI века Давида.
Рядом с садом находится величественное здание Люксембургского дворца, построенное в 1615 году. Здесь заседал сенат. Гумилёв любил смотреть работы современных художников в Люксембургском музее, который располагался в бывшей оранжерее недалеко от Малого дворца. Конечно же Николай посетил и Собор инвалидов, расположенный неподалеку от Эйфелевой башни. В этом величественном (высотой триста метров) соборе, возведенном в 1706 году, похоронен Наполеон. Саркофаг императора сделан из ценного сибирского порфира по рисунку Висконти. Какова судьба! Император, потерпевший крушение всех своих замыслов в России, обречен на вечный сон в русском саркофаге!
Сколько людей приходит сюда, думал поэт, а будут ли приходить к нему после его смерти? Или это не имеет значения?
Вскоре Николай Гумилёв уже хорошо знал достопримечательности Парижа: и площадь Согласия, и Елисейские Поля, и сад Тюильри, побывал в самой загадочной части французской столицы, овеянной легендами и преданиями старины, — на острове. Как считали парижане, остров, по форме напоминающий корабль, изображен на гербе города. Старинное его название Лютеция, и именно там жили первые парижане в окружении реки и непроходимых болот. Во времена великого Цезаря здесь возник галльский город Лютеция Паризьёрум, а потом римский и позже франкский Париж. Тесное переплетение итальянской и французской историй для молодого романтика было открытием. Он понял: чтобы лучше разобраться в истории Франции, нужно побывать и в Италии.
Отправляясь в Париж, Николай решил заняться изучением оккультных наук. Однажды Гумилёв с приятелями провел даже спиритический сеанс вызывания дьявола. В темной комнате он один из всех увидел горящие глаза и зловещую морду. Миг — и все пропало. Но какое-то гнетущее чувство обволокло его сердце, захотелось вырваться из удушающей темноты. Долго в тот вечер бродил он по бульварам и площадям правого берега Сены.
Париж — удивительный город, особенно если попасть в него после тихих российских усадеб и спокойного Царского Села.
Освоившись в Париже, Гумилёв начал делать визиты по рекомендательным письмам. Первый он нанес сестре Анненского. Она приняла его радушно, но ее сына Николаса, как назло, не было дома, и Николай Степанович, оставив свой адрес, вежливо попрощался. Вскоре Николас Деникер разыскал его сам. Они отправились в кафе.
В Париже все встречи проходили либо в кафе, либо в ресторанах, которых по городу насчитывалось около трех тысяч. Традиционно французы друг к другу в гости не ходили. Зато кафе уличные, веселые, всегда были заполнены самой разношерстной публикой. Тут встречались поэты и художники, деловые люди и журналисты. У каждого были свои излюбленные места.
— Самое старое кафе и самое знаменитое, — говорил Деникер, — «Прокоп». Вы не удивляйтесь такому простому названию. Там сиживали в свое время знаменитые люди Франции. Теперь их портреты украшают стены этого кафе, хотя само оно превратилось в недорогую «бульонку». Но мы с вами отправимся в не менее известное кафе «Режанс», и я вам расскажу одну интересную историю времен Робеспьера.
В «Режансе» молодые люди заказали кофе. Гумилёв уже привык к парижским нравам. В Париже за чашкой кофе или бутылкой вина можно просидеть целый день и это считалось в порядке вещей.
— Здесь готовят прекрасный кофе, может быть, поэтому, — сказал Деникер, — он и немножко дороже, чем в других, не тридцать-сорок сантимов, а пятьдесят. Но он ст
— А что это такое? — поинтересовался Гумилёв.
— Очень приятный напиток из смородины.
И Деникер начал рассказывать обещанную историю:
— Мы с вами сидим примерно на том же месте в кафе, где любил играть в шахматы Робеспьер во времена диктатуры республиканцев. Как правило, с ним боялись играть, особенно выигрывать у него, хотя диктатор был довольно слабым игроком. Он прослыл мстительным человеком. И вдруг красивый молодой