От психологического «входа», т. е. рецепции и перцепции, как и высших психических функций, перейдём к «выходу» — действию, деятельности. И в этой сфере психологические исследования, в частности в советской школе, далеко продвинули экспериментальное обоснование тезиса, что активные произвольные действия человека отличаются от двигательных рефлексов животного второсигнальным регулированием.
Чтобы не ходить за новыми примерами, возьмём другие главы цитированной книги Н. И. Чуприковой. Были проведены серии экспериментов по воздействию словесных инструкций на протекание произвольных двигательных реакций человека. Анализ полученных данных привёл исследовательницу к заключению, что благодаря второсигнальным управляющим импульсам в непосредственных корковых проекциях двигательных органов вперёд заготавливаются сдвиги возбудимости, предшествующие действию непосредственных пусковых сигналов. Эти «заранее заготовленные сдвиги» возбудимости создаются в соответствии с требованиями словесных инструкций (или в соответствии с аутоинструкциями) и создают систему, в которой одни эфферентные пути находятся уже до поступления в мозг положительного раздражения в состоянии повышенной возбудимости, другие же, напротив, не пропускают тормозных сигналов, которые могли бы противодействовать данному двигательному акту. Эти подготовительные сдвиги возбудимости должны рассматриваться как тот реальный физиологический механизм, посредством которого словесные отделы коры управляют течением возбуждений по сенсомоторным нервным путям и могут увеличивать скорость и точность произвольных двигательных реакций[130].
Однако от частных экспериментальных методик и результатов перешагнём здесь сразу к общей теоретической постановке вопроса об отличии психических механизмов деятельности человека от механизмов действий животного. Ведь многим авторам, как мы уже отмечали, кажется подлинно материалистической только такая психология или антропология, которая начинает с девиза «в начале было дело». Однако эта формула зачастую берёт за исходный пункт деятельность отдельного, изолированного первобытного человека. Отсюда анализу никогда не перейти к специфике человеческого «дела» — его социальной детерминированности, не совершая сальто-мортале, не допуская втихомолку, что это было уже одухотворённое, небывалое в природе «дело».
Нет, единственно материалистическим и будет объяснение того, что же такое «слово», т. е. специфическое общение людей, определяющее их «дела». Только на этом пути возможен прогресс того направления в психологии, которое устремлено к выяснению социальной детерминированности человеческой психики. В статье К. А. Абульхановой-Славской[131] находим зрелые, продуманные формулировки этой магистральной задачи марксистской психологической науки. Да простит мне читатель несколько выписок из этой статьи, так как я не сумел бы сказать лучше.
Прежде всего — критика мнений, ходячих в антропологии и в старомодной психологии. Сущность их в общих чертах определяется тем, что индивиду «единолично» приписывается то, что на самом деле возникает только во взаимодействии людей. «Известно, что один из больших разделов психологии составляет сопоставительный анализ развития психики животных и человека. Чрезвычайно существенные и необходимые в плане этого анализа особенности рода „человек“ проецируются на отдельно взятого индивида, который, таким образом, в своей единичности выступает как субъект целесообразной деятельности, творец, преобразователь природы и т. д. Именно потому, что все эти определения приписываются индивиду как некоей всеобщности, он оказывается единичным, изолированным существом, один на один противостоящим миру, несмотря на все словесные утверждения его социальности… Речь идёт не о том, что психология должна сосредоточиться на исследовании общественных связей между людьми, а о том, что общественную природу индивида нельзя искать в нём самом, вне его связи с другими людьми…»
Автор возражает против подмены реального индивида, определённым образом включённого в общественные отношения, абстрактным общественным человеком вообще, всеобщим родовым существом. «Такой способ анализа вырывает этого гипотетического индивида из общественной связи с другими людьми и тем самым отрезает пути для выявления социальной обусловленности психического. Психическая деятельность как предмет психологии так же неотрывна от индивида, как его физиологическая деятельность… Но эта особенность предмета психологии незаметно и неправомерно проецируется на способ решения вопроса о социальной обусловленности психического. Все психологи сходятся на утверждении общественной сущности психического, но она оказывается затем внутренне присущей отдельному индивиду. Поскольку же общественные определения оказываются уже изнутри присущими свойствами сознания, психики, деятельности и т. д. индивида, то нет необходимости в постоянном учёте его общественной связи с другими людьми. Возникает иллюзия, что индивид, как таковой, является исходной точкой различных определений, что и отношение к миру, и отношение к общественному богатству и т. д. могут осуществляться изолированным индивидом.
Именно поэтому… познанию индивида приписываются особенности познания, присущие всему человечеству в целом, а деятельности отдельно взятого индивида — признаки деятельности, присущие только человеку вообще: её целесообразный, творческий, продуктивный характер и т. д. Отдельный индивид ни в плане познания, ни в плане действия не противостоит один на один бытию, а выступает лишь участником общественно организованного целого».
«Прежде всего сама психическая деятельность не была определена как коммуникативная связь с другими людьми. Связь психической деятельности индивида с другим индивидом не вошла в определение психической деятельности, которое фиксирует связь психического с миром и с мозгом… Раскрытие социальности в психологии пошло скорее по пути упоминания безличных обстоятельств, „ситуаций“, „условий“, „задач“ и т. д., под которыми не в первую очередь и не всегда подразумевался другой человек. Социальные условия в силу законного стремления сохранить психологическую специфику рассматривались как внешние». Между тем «психическая деятельность по самому смыслу своей основной функции является деятельностью, включающей индивида в общество… обеспечивающей общение с другими людьми… Будучи по способу своего существования привязанной к индивиду, психическая деятельность принципиально не может рассматриваться как направленная на регуляцию деятельности индивида в его отдельности и изолированности… Если с самого начала не признать за психическим общественной функции коммуникации, общения, отношения и т. д., то станет практически невозможным понимание того, каким образом общественные отношения, не зависящие от индивидов, существующие вне их, приводят их в действие как реальные живые существа».
Абульханова-Славская заканчивает словами: «Проведённое разграничение психического и деятельности (как деятельности индивида самого по себе. —
В этих высказываниях сильна критическая сторона, остро разящая ту часть психологов, которые склонны фетишизировать «деятельность» субъекта как первичное звено в построении системы психологии и попадают в плен философии «обособленного одиночки» (Маркс), как и археологов и антропологов, склонных в том же духе упрощённо разговаривать о психологии. Но к сожалению, в ней почти нет конструктивной, позитивной стороны: кроме ко многому обязывающих слов «коммуникативная связь», «общение», мы так и не получаем их научно-психологической расшифровки. А ведь ответ стоит буквально у порога.
Мы уже приводили выше основополагающие мысли Маркса о природе человеческого труда (который является доминирующей и профилирующей формой человеческой деятельности вообще) в его отличии от животнообразного инстинктивного, лишь внешне похожего на труд поведения паука или пчелы, как и всякого другого вида животных, изготовляющих и использующих искусственные предметы как посредников между собой и природной средой. Нужно совсем не понимать метод цитирования, применяемый Марксом в «Капитале», чтобы принять приведённый им поверхностный афоризм Франклина «человек есть животное, изготовляющее орудие», это характерное порождение плоского практицизма «века янки», за выражение мысли самого Маркса. В известном смысле труд создал самого человека, сказал Энгельс. Да, он создал человека в той мере, в какой из инстинктивной работы животного превращался в подчиняемый цели труд
