- Узнали ясно что: бывший наш начальник, скорее всего, не сам умер - убит за то, что, похоже, приблизился к тайне ошкуя…
- Говори, говори, Митря! - заинтересованно подбодрил Иван.
- Так я вот и говорю… И перед своей смертью Ртищев нарисовал парсуну - ошкуя, может быть, даже в собственной избе…
- Что ж, выходит, Андрей Петрович знал, кто ошкуй? - удивленно переспросил Прохор. - Отчего тогда не сказал нам?
- Просто-напросто не успел… Или не был до конца уверен. Вот и изобразил… просто изобразил…
- А может, предчувствовал смерть?
- Может… Да что теперь гадать? Кстати, парсуна сгорела.
- Или выкрадена до пожара.
- Выкрадена? - Иван посмотрел на Митьку. - Нет, друже, не думаю. Если пожар - дело рук ошкуя, то ему выгоднее уничтожить парсуну… И вот поэтому мы с тобой, Митрий, должны вспомнить, что такого там было нарисовано… я бы сказал - необычного.
- Да ничего там не было необычного, разве что вместо человечьей головы - медвежья.
- Избу, избу вспоминай… Там ведь часть избы была нарисована… правда, скупыми штрихами, но разобрать можно.
- Избу… - Митрий почесал затылок. - Ну, стол был изображен, икона, печь… О! Картина с ветряными мельницами, в раме!
- Молодец, Митька! - закричал Иван. - В самую точку. Именно картина, да еще с мельницами… Нечасто такие украшения на Москве встретишь. Нечасто.
- Что ж нам теперь - по чужим избам ходить? Так ведь не пустят.
- Ходить, и верно, не нужно, а вот прикинуться ценителем картин можно… Вот ты, Митрий, и прикинешься.
- Согласен. Но почему я?
- Все знают, что ты книжник. А прикинь - Прохор вдруг начнет картины собирать? Даже я - уже подозрительно, скажут - с чего бы? А ты, верное дело, никаких подозрений не вызовешь. Где книги, там и картины.
Митька тряхнул головой:
- Вообще, так.
Иван походил по горнице и, остановившись напротив ребят, приказал:
- А теперь - за работу, парни. Ты, Митрий, по лавкам пройдись, по торжищам пошатайся, ценителем картин прикинувшись… впрочем, тебе и прикидываться не надо. Тебе же, Проша, дело потяжелее…
- Я согласен!
- Прогуляйся до пожарища, глянь, что там да как… Только никого не опрашивай - этим Галдяй заниматься будет. А вот трупы осмотри: как именно их убили?
- Да дырки от пуль там, говорят.
- Глянь точно - какие дырки, от пуль ли, или, может, от чего другого? Да, и в кабаки заглянуть не забудьте - поспрошайте там насчет татей, о своих делах забывать тоже негоже.
- Понял. - Прохор спешно поднялся с лавки, и приятели, простившись с Иваном, отправились по делам.
Иван же, немного посидев и подумав, решительно вышел в сени, направляясь в соседнюю горницу - к Галдяю Сукину. Хорошо б тот оказался один… если не один, придется под благовидным предлогом вызвать парня во двор… Ну, помоги Боже! Перекрестившись, Иван толкнул дверь:
- Здорово, Галдяй!
Обрадовался - помог-таки Господь, Сукин сидел за столом в гордом одиночестве. Даже, вернее сказать, угрюмом.
- А где все?
- На торжище поехали, купчин неправедных наказывать. Ондрей Василич лично возглавил, а мне сказал - над делом порученным думать. Вот я и думаю, - Сукин вздохнул.
Был он небольшого роста, тощенький, с круглым, несколько вытянутым к подбородку лицом и чуть оттопыренными ушами. Глаза непонятного цвета, скорей - светло-серые, волосы русые, длинные, кое-как стриженные, кафтанишко куцый - из рукавов далеко выглядывали руки в цыпках.
- Тебе сколь лет-то, детина?
- Шестнадцать.
Да-а… Иван покачал головой - в самый раз для такого сложного дела.
- Что, Ондрюша мордует?
- Да… не особо пока… Правда, наказывал, чтоб к его возврату все выучил… «блуд», «толоки» какие- то… Не знаю, у кого и спросить. - Парень с надеждой посмотрел на молодого чиновника.
- У меня спроси, - ухмыльнулся тот. - Повезло тебе - я ведь случайно зашел. Шел вот мимо, дай, думаю, загляну, поболтаю с Ондрюшей… Это что у вас за бочка? - Иван кивнул в угол.
- У купца Дюкина изъяли, - охотно пояснил Галдяй. - Мясо протухшее… солонина.
- Протухшее? - Иван наклонился, понюхал. - А вроде не пахнет. Ну, да ладно - ваши дела. Кстати, ежели купец на неправду государю пожалуется, вас вместе с начальничком вашим, Ондрюшей, батогами на площади отдубасят.
- Батогами… - Подьячий испуганно хлопнул глазами. - Больно, наверное?
- Конечно, больно! Что, не били никогда?
- Не-ет…
- Ничего, - цинично обнадежил Иван. - Еще впереди все. Слушай, а ты не из тех ли богачей Сукиных, что держат на Никольской лавки?
- Родич я им, - парень кивнул. - Дальний. Так, седьмая вода на киселе.
Иван уселся на лавку и доброжелательно усмехнулся:
- Ну что, седьмая вода? Ты, кажется, спросить что-то хотел? Так давай, пока время есть, спрашивай.
- Ой, сейчас, господине! - Обрадованный подьячий вытащил из-за пазухи клочок бумаги. - Я тут записал даже… Эвон…
Иван протянул руку:
- Давай-ка сюда… Ага… «блуд» и «прелюбодеяние»… Что, разницы не чувствуешь?
- Нет, господине.
- Напрасно. А разница большая: блуд творят люди незамужние, неженатые, по обоему хотению… И смотрят на это сквозь пальцы.
- А если не по хотению?
- А если не по хотению, то это уже не блуд, а пошиб - сиречь насилие. Ежели девку кто пошибнет, тому наказанье светит - епитимья, ну да там еще и много чего. А девке раньше одна дорога была - в монастырь.
- И правильно сие! - неожиданно улыбнулся Галдяй. - Конечно, гулящих девиц в монастыри отправлять надо - уж там-то они постом, молитвою да Господнею волей живо исправятся!
- Либо монастырь под себя исправят, - Иван хохотнул. - Случаи такие бывали, и часто. Ну да пес с ними, с гулящими, к нашим делам вернемся… Значит, «прелюбодеяние». Это, братец ты мой, куда большее преступление, нежели блуд. Прелюбодеяние - когда хотя бы один - или одна - женат или замужем. За такие дела могут и от причастия лет на пять отставить.
- Господи, помилуй! - Подьячий перекрестился.
- Читаем далее, - продолжил Иван. - Пошиб… ну, это я уже рассказал… Теперь - толока. Это когда девку не один насильничает, а сразу несколько. Преступленье, к слову сказать, довольно распространенное среди простонародья. Ну, наказанье - сам понимаешь… Все у тебя?
Галдяй потянулся к перу:
- Погоди, милостивец, запишу… А наказанье-то какое?
- Про то в грамотах судейских сказано, там и прочти… Называются, кажется, «аще муж от жены
