- Угу… беглый, значит…
- Да я…
- Цыть! - Свекачиха притопнула ногой, обутой в изящный красный сапожок. - Когда я говорю - слушай, не перебивая. И не пасись! Что беглый - оно и к лучшему. Я верных людей не выдаю… А вот уж ежели не будешь верным, - старуха почмокала губами, - Коркодилу велю отдать на растерзание! Ты, чай, видал Коркодила-то?
- Да видал…
- Худ ты больно. А так - пригож. Сиротинушка, значит… То тоже неплохо. Не знаю, что с тобой посейчас и делать? Откормить, что ли? А, ладно… Инда, с Онисимом хочешь быть?
- С ним.
- Ну, будь, - Свекачиха наконец отпустила подбородок парня. - Понадобишься - кликну.
Не глядя больше ни на кого, поднялась с кресла и, повернувшись, скрылась в избе. Федька Блин поклонился вослед хозяйке и, обернувшись, выругался:
- Чего тут стоите, зенки таращите? Идите работайте. На сегодня с вас - по две деньги.
- Это всего четыре получается? - нехорошо скривился Жила. - А всегда вполовину меньше было!
- Что было, то быльем поросло, уразумел, паря?! - Подойдя ближе, Федька сунул к самому носу Онисима красный мосластый кулак. - Чуешь?
Вздохнув, Онисим, а следом за ним и Митька покинули двор бабки Свекачихи и направились к Большому посаду. Шли молча - да и чего было болтать? И без всяких лишних вопросов все с Онисимом Жилою было предельно ясно - промышлял он мелкими кражами, да не от себя, а от Свекачихи - с ней и делился. Затем и нового члена шайки привел - показать хозяйке. Ну, показал… Митька передернул плечами - уж больно нехорошее впечатление осталось у него после бабкиного осмотра. Ровно коня выбирала или, там, борова!
А вокруг под ногами в густой зеленой траве стояли хрустальные росы. Сияло голубизной небо, сладко пахло клевером, и в каждой росинке отражалось сверкающее желтое солнце. На монастырских полях крестьяне заканчивали сев. Еще немного - и станут в полный свой рост травы - начнется покос, и там, на монастырском лугу, и здесь, на лесной поляне - тоже монастырской. Весь посад, все лавки, все жители - все вокруг принадлежало Тихвинскому Богородичному монастырю. Ему и только ему - на что у монасей имелась еще от царя Федора тарханная грамота.
Онисим шагал, насупившись, а вот Митрию быстро прискучило идти молча. Да и, честно говоря, не все он еще и вызнал, что мог бы.
- Онисим, а Онисим?
- Чего тебе?
- А этот Федька Блин, я смотрю, гад ядовитейший!
- Да какой еще гад-то! Всем гадам гад.
Ага… Митька был рад, что напал на такую благодатную тему. Быстро - пока не дошли - продолжил:
- И всегда на него управы, окромя Васьки Москвы, не было?
- Хм… - Онисим замялся и, обернувшись, пристально посмотрел на отрока. - А ты-то откуда Ваську Москву знаешь?
- Да так, слыхал, - лениво отмахнулся Митрий и, вспомнив вчерашний разговор, добавил: - Человек в своем деле знатный.
- Знатный, - испуганно оглядевшись по сторонам, передразнил Жила. - Меньше болтай, дольше проживешь. С неделю уж как сгинул Василий. Может, в чужедальнюю сторонку подался, а может, и вовсе пропал - при его-то делах всякое может быть.
- Да уж, - тихонько хохотнул Митька. - Уж теперь-то Федька Блин силу почуял. Небось, к нему теперь обращаться будут, заместо Васьки?
- Ага, как же! - Онисим злобно ощерился. - Ты и сравнил тоже. Кто Васька и кто Федька? К Ваське и уважаемые люди не брезговали обращаться, а Федька кто? Шпынь, понимать надо!
- Уважаемые? - подначивая собеседника, презрительно сплюнул Митрий. - Это кто, Узкоглазов, что ли?
- Не только он… Постой-ка! А ты откуда про Узкоглазова знаешь?
- Откуда надо, - осадил Онисима отрок. - Сам же говоришь - меньше болтаешь, дольше живешь.
- Я смотрю, ты много чего ведаешь… - Онисим прищурился и хотел было что-то добавить, да передумал и махнул рукой.
Впереди, по Тихвинке-реке, плыли на плоту какие-то люди с баграми, веревками и еще какими-то странными приспособлениями, напоминавшими садки для рыб.
- Тсс! - замедлив шаг, Онисим потянул Митьку в траву. Отрок удивился:
- Ты что?
- Лежи молча! - змеей прошипел Жила и, пригнув к земле Митькину голову, добавил: - Лежи, не то утопят.
- Утопят? - не поверил отрок. - Это кто, эти рыбачки-плотовички, что ли?
Скинув руку Онисима, он приподнял голову и присмотрелся: на плоту плыли в основном молодые, сильные парни самого подозрительного вида, у многих за поясом виднелись ножи, а кое у кого - и сабли. Особенно выделялся один - постарше других, с бородищей черной, со шрамом через все лицо.
- Башку-то пригни, - снова зашептал Онисим. - Не дай Боже, заметят да подумают, что следим.
- А чтоб не подумали, надо было не прятаться в траву, а идти себе как ни в чем не бывало, - вполне резонно возразил Митрий, вызвав у своего сотоварища новый приступ злобы.
- Сиди уж, Умник!
И в самом деле, высовываться было опасно. Митька давно уже заметил, какие волчьи взгляды метали по берегам стоявшие на плоту парни, и теперь наконец догадался, кто это. Ну конечно же - искатели утопших сокровищ. Лет двенадцать тому назад, когда тихвинские чернецы в страхе дожидались нашествия «немецких людей», всю монастырскую казну, погрузив на карбасы, повезли в Новгород, а что не смогли увезти - затопили в реке Тихвинке. До Тихвина «немецкие люди» тогда не дошли, лишь разорили принадлежащую Богородичной обители отдаленную сиверскую тонь, что же касаемо утопленной части казны - кто ее только с тех пор не искал - даже иностранцы! Ходили упорные слухи, что монахи подняли со дна лишь малую часть затопленных сокровищ. К тому же время от времени на прибрежный песок выносило то серебряные монеты, то распятия, то украшенную самоцветами панагию. А сколько фальшивых карт продавалось ушлыми людишками еще лет пять назад! С тех пор, конечно, страсти поутихли, но, как видно, не совсем. Скрывшиеся за излучиной реки искатели сокровищ произвели на Митрия впечатление людей дела - ножи и сабли говорили сами за себя.
- Ну, слава Богу, уплыли. - Онисим поднялся с земли и, отряхнув колени, перекрестился на видневшиеся по левую руку луковичные купола Успенского собора.
- Слава Богу, - так же перекрестился и Митрий. - Чего сегодня делать будем?
Жила усмехнулся и, покровительственно похлопав отрока по плечу, веско сказал:
- Увидишь!
Дело оказалось не столь уж сложным: в числе других мальцов из шайки Онисима создавать толпу вокруг колпачников, катавших для ротозеев горошину, - поди-ка, угадай, под каким колпачком? Угадаешь - получишь деньгу, а то и копейку - что поставишь. Из самих-то тихвинцев - людей в большинстве своем ушлых и мало склонных доверять кому бы то ни было - на такой дешевый развод ловилось мало, из сопленосых отроков разве что, а вот приезжие частенько бывали недовольны. Эко - хотели выиграть да поднажиться, а что вышло? Последнюю лошаденку - и ту проиграли вчистую!
- Эй, кручу-верчу, обмануть не хочу! - ловко переставляя блестящие колпачки, во всю ивановскую орал «колпачный мастер» - крещеный татарин Авдейка, продувная бестия, каких мало. У него и рожа-то была вполне соответствующая - узкоглазая, хитрая, круглая, как бубен, нос широкий, бородавчатый, а на левой щеке - родинка чуть ли не в пол-лица, вот уж поистине: Бог шельму метит!
Рядом с Авдейкой мельтешили угрюмые парни, охранники, и пара подставных игроков: Лешка по прозвищу Куриный Хвост и седой благообразный старик - дед Кобылин. Лешка - рыжий, вертлявый,
