СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «Еще в начале октября решался вопрос о люстрации. Эту идею толкали самые рьяные демократы типа Льва Пономарева… Эта тема даже обсуждалась на заседании Госсовета у Бурбулиса… Я туда не был приглашен. Но мне сказали об этом, и сказали конспиративно…»
ИНФОРМАЦИЯ: «Насколько я помню, идею принятия Закона о люстрации продвигали Галина Старовойтова и вдова Сахарова Елена Боннэр. Они были в близких отношениях с Ельциным… Мне даже непонятно, почему Ельцин не принял этот закон… Может, не хотел обострения отношений?»
Андрей интуитивно чувствовал: должно что-то произойти. И для такого ощущения у него было достаточно оснований. К сожалению, последующие события лишь подтвердили эти предчувствия.
— Андрей Петрович, вы уже слышали?
— Что? — Вскинув брови, Орлов посмотрел на вошедшего.
— Да по радио передавали, что в ближайшее время нас объединят с МВД?
— Ну, это не новость! — Андрей поднялся из-за стола. — Уже больше месяца ходят слухи…
— Да, но в этот раз сообщают, что якобы подготовлен указ.
Орлов подошел к говорившему, серьезно посмотрел ему в глаза:
— Вы думаете, это серьезно?
— Похоже! К тому же ребята со Старой площади подтверждают… говорят, что-то готовится.
— Валентиновичу докладывали?
— Еще утром.
— Ну и что?
— Говорит: бред!
— Бред-то бред, но…
Иваненко не было на месте. Последние дни он все-время проводил то в Белом доме, то на Старой площади. Наверное, уже физически ощущая, как инициатива уходит из его рук, Виктор Валентинович предпринимал попытки сохранить свои позиции в команде Ельцина, но закулисные интриги, захлестнувшие новую власть, все больше и больше отторгали его, вбивали клин между ним и президентом, усугубляя недоверие и подозрительность последнего.
Слухи о том, что где-то там во властной верхушке шли переговоры о возможном объединении КГБ и МВД, время от времени просачивались. Как было известно и то, что на роль руководителя объединенного ведомства претендует Баранников, человек, оказавшийся в числе самых близких к Борису Николаевичу Ельцину. Трудно судить, чем он завоевал особое расположение президента. Ясно было одно: давнее недоверие Ельцина к чекистам рано или поздно должно было привести к каким-то радикальным решениям. А уж в советчиках по поводу того, как «приструнить» былую могущественную спецслужбу, недостатка не было. Баранников был одним из тех, кто убеждал президента окончательно рассчитаться с КГБ. И сделать это можно было старым и испытанным способом — путем поглощения Комитета Министерством внутренних дел.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА:«…Приносят мне телеграмму, поступившую по дипломатическим каналам, о том, что Борис Николаевич Ельцин встречался с «большой семеркой». В глаза бросилась кем-то подчеркнутая фраза: «Я ликвидирую КГБ»…
Я пошел к Бурбулису:
— Геннадий Эдуардович, как это понимать? Что мне делать?
В это время как раз решался вопрос о формировании правительства Гайдара, войду я туда или нет. Бурбулис говорит:
— Пошли к Ельцину!
И мы пошли. Заходим вдвоем. Я спрашиваю президента:
— Борис Николаевич, как понимать, что вы пообещали «большой семерке» ликвидировать КГБ? Я возглавляю эту структуру. Что нам делать?
Он с раздражением отвечает:
— Я принял решение слить вас с органами внутренних дел.
— Борис Николаевич, вы представляете, что это как камень бросить в болото?
— Кто камень, а кто болото? — с явной неприязнью отвечает тот.
— Борис Николаевич, нельзя этого делать. Это будет неуправляемая структура. То, что КГБ и МВД традиционно конкурируют между собой, для вас же лучше! Объединение будет означать победу одной группировки над другой. Нельзя этого делать!
— Я решение принял. Свое решение менять не буду.
— Ну что ж, очень печально. Я выполнять такое решение тоже не буду!
— Что-о? Вы многого не понимаете. Все, разговор окончен!
На том мы расстались. После этого разговора практика личных еженедельных докладов прекратилась… Все! Меня отсекли! Ельцин потерял ко мне интерес»
Конечно, тогда ни Орлов, ни его коллеги почти ничего не знали о существе происходящих событий. До них доходили лишь обрывки информации, свидетельствующей о том, что над российской контрразведкой нависла реальная опасность не просто потерять самостоятельность, а превратиться в придаток более мощной, но не имеющей никакого отношения к государственной безопасности структуры.
— Этого же нельзя допустить! МВД просто поглотит нас, растворит в себе! Это уже будет не госбезопасность! — отчаянно восклицали одни.
— Нас же в пятьдесят раз меньше, чем эмвэдэшников! От ЧК ничего не останется! — говорили другие.
— А ты думаешь, что они хотят, чтобы что-то осталось? Да они все — и Бакатин, и Баранников — хотят искоренить «чекизм» — ими же самими придуманную, приписываемую нам идеологию! — возражали третьи.
Во всех кабинетах на Лубянке в середине декабря 1991 года царило лихорадочное возбуждение, временами переходившее в состояние подавленности и уныния. Именно тогда многим сотрудникам, далеко не самым худшим, пришло в голову искать новые способы приложения своих сил. Им надоело быть постоянными объектами упреков и обвинений, недвусмысленных угроз и презрительных насмешек. А грозящее объединение с МВД вообще многими сотрудниками рассматривалось как публичное унижение. И дело тут не столько в извечном противоборстве двух структур, сколько в существенных различиях между ними — по характеру задач, по уровню подготовки, даже по менталитету сотрудников.
Через пару дней кому-то удалось раздобыть проект указа президента об объединении, и всем стало понятно, что слухи о нем не беспочвенны. Пока Иваненко пытался доказать ошибочность такого решения, в самом здании на Лубянке продолжались разброд и шатание. Казалось, что уже никто не работает, а все
