— Держи! Держи! Уйдет!..
Щелкали выстрелы.
9
Капитан Обрагон сидел за столом. Могло показаться, что он не вставал из-за него вот уже вторые сутки. Лицо его приобрело землистый оттенок. А правый, с разлившимся кровоподтеком глаз стал еще красней.
Зазвонил телефон. Капитан узнал голос команданте. Слушал его молча, сомкнув губы. Резко сказал в трубку:
— Да, понимаю. Не надо, команданте. Я не люблю валерьяновых капель… Да, понимаю. Мой принцип тоже такой: доверяй, но проверяй.
Повесил трубку.
Мужчина с трудом протиснулся в щель ограды. Огляделся. Это был двор склада или магазина, заставленный разбитыми ящиками, захламленный рваными бумажными мешками.
Мужчина огляделся и, осторожно ступая, побрел в глубь двора, за бочки и тюки. Он шел медленно. Каждое движение отдавалось болью в левом плече. Он поддерживал правой рукой другую руку — под локоть, ощущая ладонью только тяжесть, а не свое израненное, кровоточащее тело.
Ночью неизвестно где он потерял каскетку, порвал в клочья блузу и брюки. Без передышки, как зверь, заметающий след, он петлял по городу. Выходил на явки и обостренным чутьем чувствовал что-то настороженное, враждебное за молчаливыми дверями и окнами тех домов… Несколько раз чуть было не напоролся на патруль — вдавливался в стены, растворялся в тени. Ему чудилось: весь город взвел затворы своих карабинов и пистолетов… И одновременно слух и взгляд улавливали и фиксировали и шорохи моря, и свет в окнах ночных баров, и шепот влюбленных, и песни, и музыку… Город жил, и ему не было никакого дела до него, до Конрада де ла Ронка…
Перед рассветом он все-таки нарвался на засаду. Пришлось отстреливаться, бежать. Кажется, погоня отстала. Но он еще долго не позволял себе передохнуть. Только сейчас, в углу двора, перевел дыхание. Опустился на кучу хлама. Привалился спиной к шероховатой безоконной стене. Небо над головой становилось жемчужным. Розовым светом загорались кромки облаков.
Хотелось пить. Губы пересохли, и язык распух. Наверное, поднимается температура. Он попробовал пошевелить левой рукой в плече. Резкая боль. Наверное, пуля задела кость… Тогда, в перестрелке, он даже не ощутил ранения — только потом, в проходных дворах, когда стал тяжелым и горячим рукав…
Что же делать дальше?
Тупая, как боль в плече и боль в голове, продиралась мысль. Он подсознательно отгонял ее. Не давал ей завладеть мозгом. Но она проступала все четче: «Бланка… Бланка!..»
Боль в плече нарастала. Что же делать дальше? Рыскать по городу, пока не схватят, не засунут в рот грязный кляп, поволокут, как мешок, а потом пристрелят под забором?
Пристрелят, как он пристрелил того шофера. И Бланку. Женщину, которую любил… Бессмысленно. Все бессмысленно.
Бессмысленно? Ну, нет!.. Только бы выбраться отсюда и вылечить руку. Только бы выбраться. Бланка?.. Ну что ж…
Он словно бы прислушался к тому, что происходит в его душе. Нет ни жалости, ни страха. Снова только ненависть. Он выполнит задание, даже если это будет стоить ему жизни!
Конрад снова ощупал раненую руку.
За оградой послышались шаги. Цокая подковками каблуков, приближался патруль. Голоса парней были возбужденны и самоуверенны. Вот уже можно разобрать, что они говорят.
Звонкий, совсем молодой голос:
— Он не мог далеко уйти, я видел — он ранен. Он где-то здесь!
Другой, с хрипотцой:
— Вот! Смотрите! Это кровь!
Шаги остановились за оградой. Наверно, солдаты осматривают землю, ищут следы. Третий голос:
— Вот капли… Вот… И вот!
Снова шаги. Они приближаются к тому месту, где Конрад нашел проход во двор. Неужели попался?
Голос с хрипотцой:
— Сейчас проверим. Только осторожней. Он умеет стрелять, этот гад. Ты, Хесус, стой здесь. Вы, ребята, оцепите по углам. А мы с Франком прочешем двор. Пошли!
Конрад встал. Бесшумно, как кошка, прыгнул за угол сарая. С трех сторон — каменные стены. Не выбраться. Но зато отсюда, из-за укрытия, весь двор как площадка в тире…
«Вы не ошиблись, парни, стрелять я умею». Правой рукой он достал из внутреннего нагрудного кармана пистолет с еще полной обоймой. Привычно, большим пальцем, взвел курок…
Куранты пробили шесть раз. В этот рассветный час по всему городу сменялись посты милисианос. Парни и девушки в зеленых и голубых блузах передавали из рук в руки оружие.
Утренний легкий бриз шелестел по улицам. Откуда-то с окраины он донес хлопки пистолетных выстрелов. Затем автоматную очередь — одну, другую. Потом снова стало тихо.
Роман Ким
ОСОБО СЕКРЕТНОЕ ЗАДАНИЕ
Если бы он тогда не коснулся этой треугольной бутылки, все, наверно, сложилось бы иначе. В нашей жизни случайности нередко играют решающую роль.
В тот вечер Шедлок был приглашен на день рождения Дитинго — оба работали в одном и том же участке, и оба, несмотря на солидный возраст, были рядовыми полицейскими. Рядом с Шедлоком сидела худощавая брюнетка лет пятидесяти, в очках, с усиками на обоих концах красиво очерченного рта. Шедлоку нравилось, как она говорит, — медленно, приглушенным голосом, словно делится секретами. И у нее очень мило приподнималась верхняя губка. И нравилось еще то, как она мизинчиком поправляла очки в золотой оправе.
К тому моменту, когда стали тушить свечи на праздничном пудинге, Шедлок уже ощущал приятное опьянение. Соседка, ее звали Норма, улыбалась неуклюжим шуткам Шедлока, а иногда коротко смеялась, чуть откидывая голову. И тут же мизинчиком поправляла очки.
Шедлок сказал ей, что ему уже скоро шестьдесят и что он убежденный холостяк. Она не сказала, как обычно говорят в таких случаях, что он выглядит моложе. Только чуть заметно сузила глаза и пошевелила усиками. Когда в другом конце стола помощник инспектора Ньюджент стал показывать свой коронный номер — не совсем приличные фокусы со щипчиками для льда, Норма повернулась к Шедлоку. Он почувствовал — она внимательно разглядывает его.
И тогда он протянул левую руку к треугольной бутылке виски, стоявшей перед Нормой. На бутылке, оплетенной позолоченной проволокой, было написано не то «Дингл», не то «Димон». И он услышал — Норма сказала с какой-то таинственной и интимной интонацией:
— Дайте вашу руку. Вот эту, левую. Вас зовут…
