экономическая активность, полезная для всех и каждого. Но отдельно взятому предпринимателю выгоднее платить работникам поменьше, а в идеале — вообще ничего: ведь это повышает его прибыль! Но если все люди будут работать задаром, то они не смогут ничего и покупать! Куда девать произведённый продукт? Раздавать — тоже задаром? Но кто будет работать, если всё задаром? Экспортировать в места с иными порядками? Но тем мы разорим экономику этих мест (там ведь себестоимость выше), и скоро им тоже нечем будет платить. И такие «ловушки краткосрочности» не ограничиваются экономикой в её узком понимании; неразумные живые существа тоже сталкиваются с подобными ситуациями сплошь и рядом. Например, при ограниченности ресурсов выгоднее ограничивать общую плодовитость, но конкретно каждой особи выгодно поступать наоборот, оставляя своему соседу высокую честь самопожертвования ради процветания будущих поколений всего вида; примеры можно продолжать.
Кажется очевидным, что долгосрочное поведение может быть успешным только тогда, когда его исполнитель обладает достаточно развитыми способностями к обработке информации (интеллектом в его глубоком смысле), позволяющими ему моделировать в сознании окружающий мир, и строить достаточно успешные прогнозы на сколько-то отдалённое будущее. Однако это не совсем так. Биологическая эволюция вовсе не требует и не предполагает у своих субъектов каких-то проблесков разума, тем не менее — её детища выглядят как результат стремления к очень долгосрочным целям! Достигается это очень длинной серией огромного числа краткосрочных актов, хаотически отклоняющихся от краткосрочного оптимума, с возможностью запоминать промежуточные результаты, сами по себе, не обязательно оптимальные, и использовать их как базу для следующих шагов. В этом — сама суть эволюции посредством естественного отбора.
В реальном поведении такая «неразумная» долгосрочность возможна лишь в форме каких-то жёстких, изначально «нащупанных наугад» шаблонов: это либо врождённое поведение (инстинкты и рефлексы), либо несложные условные рефлексы. В человеческой культуре такие шаблоны широко представлены всевозможными устоявшимися ритуалами, традициями и религиозными догмами, выработанными человеческой культурой примерно так же, как естественный отбор оттачивает совершенство своих творений — т. е. методом проб и ошибок, с запоминанием промежуточных результатов, служащих базой последующих шагов. Да, да — нравственные догматы всевозможных вероучений в своей основе вполне материалистичны: в слабо интеллектуальной среде общественно-полезные долгосрочные стратегии поведения, выраженные в жёстких, не предполагающих обдумывания, а тем паче — критики, законах и заповедях, гораздо более эффективны, чем воззвания к здравому смыслу. И зачастую не просто эффективны, но и единственно возможны — когда индивид, сам по себе, способен лишь к краткосрочному поведению. Но механическое следование правилам, ниспосланным кем-то вышестоящим — это как раз краткосрочное поведение! Остаётся лишь нацелить эти правила на долгосрочные цели… И действительно: поведение, которое мы называем «нравственным», и незаслуженно ассоциируемым многими с Богом — «не убий», «не кради», «не лги» (и т. п.) — есть долгосрочное поведение; иными словами — поведение, ориентированное на долгосрочный успех всего социума (а через него, позже — и каждого индивида), пусть даже и ценой отказа от сиюминутной выгоды отдельных его членов. Противоположное же поведение — «аморальное», «безнравственное», «беспринципное» (и т. п.) — это поведение стремления к сиюминутному благу (или его иллюзии) для отдельных индивидов, хотя и ценой неадекватно больших потерь для всех остальных. Нравственное поведение выгодно! В том числе — и в смысле презренной материи. Но чтобы увидеть эту выгоду, нужен широкий и проницательный взгляд орла, а не озабоченный «червем насущным» взгляд клуши. И если самому глядеть по-орлиному не получается, то остаётся лишь довериться одному из орлов — рискуя быть им съеденным…
Но вообще-то, для истинно долгосрочного поведения действительно нужен интеллект — как способность к сколько-то надёжному прогнозу в данных условиях. В то же время, надёжность прогноза — функция не только силы интеллекта, но и степени непредсказуемости ситуации: в тех ситуациях, когда долгосрочное поведение объективно невозможно при любом уровне интеллекта, краткосрочное, ну или умеренно среднесрочное поведение становится единственно целесообразным. Одной из таких ситуаций может быть предпочтение краткосрочных целей большей частью группы: если все лезут без очереди, то единственный путь хотя бы с какой-то вероятностью получить желаемое — действовать как все, т. е. краткосрочно. Иначе вероятность эта снижается до бесконечно малых величин; если воруют все, то жить не воруя (пусть даже у вора), крайне невыгодно — настолько, что ни о какой победе в житейской конкуренции не может быть и речи. С волками жить — по-волчьи выть… Впрочем, вариантов таких ситуаций много, и обусловлены они бывают очень многими причинам. Например, наличие эффективных механизмов «противодействия мошенникам» существенно меняет баланс выгод: выгодность долгосрочности сильно повышается даже в этих условиях. Наличие горизонтально-консолидированных социальных структур без этого просто невозможно.
С позиций срочности поведения достаточно внятно объясняются очень многие, казалось бы, нелогичные особенности поведения. Например, при предпочтении краткосрочности, «как-нибудь прорваться» будет предпочитаться прокладыванию надёжного пути, даже если на «прорыв» будет потрачено больше энергии и ресурсов; раскладыванию по полочкам будет предпочитается сваливание в общую кучу: «некогда». Очень важным для нашей темы случаем краткосрочности является та или иная форма безвозмездной эксплуатации ближнего: воровство, грабёж, обман, или принуждение. В самом деле: отнять (или обжулить), если есть силы и ловкость, это гораздо быстрее, чем посеять, и ждать, когда вырастет. Хотя не всегда легче, а часто и рискованнее. Но зато эффект гораздо нагляднее, и не требует далёкого прогноза: было у тебя — стало у меня. И все дела… И кстати, возникновение долгосрочности мышления может быть одним из ключей к разгадке феномена «неолитической революции» — переходу от сугубо потребляющей экономики к производящей: формально-экономические резоны для такого перехода довольно спорны и не очень убедительны. Особенно — если сопоставить это экономическое давление с извечным давлением краткосрочности. Давление краткосрочности универсально и всеобще для всей биосферы. И опять же — при всех минусах краткосрочного поведения, его отнюдь не следует уподоблять некоему «вселенскому злу» как фактически сакральной сущности. Это не «зло», а бесстрастный закон природы, отражающий свойство необратимости времени. Необратимое время делает предсказания будущего крайне трудными и ненадёжными — в этих условиях оправданность краткосрочного поведения вполне доказуема, причём математически. Мы уже приводили этот вывод теории принятия решений, но он заслуживает повторения: «упущенная выгода (позже) предпочтительнее реализованного проигрыша (сейчас)».
Но сама по себе краткосрочность — это не инстинкт. Это поведенческий принцип, на базе которого сформировалось множество инстинктов и прочих врождённых поведенческих паттернов. Выше мы много говорили об этом; к сказанному можно добавить, например, аддиктивное поведение. Это поведение заключается, чаще всего, в настойчивом сознательном самообмане различного рода (например, употреблении дурманящих средств, практикующимся, кстати, всеми культурами людей и очень многими видами животных — вплоть до слонов). Аддиктивность — ярчайше выраженная краткосрочность: добиться «счастья» как можно проще и быстрее. Не строить себе хороший дом, а как-нибудь убедить себя в том, что тебе и так хорошо. Особенно забавно выглядит такой самообман в исполнении какого-нибудь деспотического автократа, требующего от подчинённых только хороших новостей, и искренне полагающего иные новости «очернительством» его замечательного правления. И когда выясняется, что вражеская разведка владеет более точной информацией, чем сам правитель, исправить что-либо бывает поздно.
Разумеется, о математически доказанной оправданности конкретно такого поведения здесь нет и речи, но, как мы уже неоднократно говорили, врождённое поведение, и даже ЭСС, не обязаны быть адаптивно оправданными: это равнодействующая всех действующих давлений и противодавлений, и адаптивная оправданность — лишь одно из них.
Заключение
В заключение хочется отметить, что мы вполне осознаём неполноту и несовершенство предложенной
