заставил бы нас замереть, затаить дыхание. Гроздья облаков в небе — остолбенеть на несколько часов. Так и до школы никогда не доберешься. И не только до школы — не дойдешь от двери дома до машины.
Счастье, если в детстве у нас хороший слух: если мы слышим, как красота, любовь и бесполезность громко славят друг друга каждую минуту, из каждого уголка мира природы.
Счастье, если нас хотя бы на мгновение посещает, как выразился комментатор Чжуан Цзы, чувство «радикального перехода от одной самостоятельной личности к другой». Счастье, если мы можем перемещаться из одного тайного измерения в другое с той же легкостью, как переходим из комнаты в комнату.
Мало кто из нас решится утверждать, что ребенку живется просто или беззаботно. Но и бабочки не имеют никакого отношения ни к беззаботному тепличному существованию, ни к утраченному раю.
Подрастая, мы проникаемся уважением к гусенице — этому мешку со слизью, внутри которого кровь, словно часы, отсчитывает время. Мы наблюдаем за странствиями гусеницы в полном опасностей мире. Мы уважаем ее волю к жизни и сочувствуем вынужденной потребности в маскировке. Каковы бы ни были наши религиозные убеждения, мы принимаем на веру чудо метаморфоза. Одно превращается в другое. Из куколки выходит бабочка из семейства данаид, в обиходе именуемая королевой, — блистающая, такая красивая, что сердце замирает; и мы следим за ее короткой жизнью, за ее целеустремленным полетом. Но вот ее расцветка поблекла, крылья обтрепаны. Пора присматриваться к листьям — где тут у нас кладки яиц? Мы узнали, что «красота» и «комфорт» — принципиально разные вещи.
Люди есть люди, и мы не мытьем, так катаньем хотим выпытать все тайны.
Гениталии с глазами.
Память парусника.
Увертываться от летучих мышей научила эволюция.
У бабочек есть уши на крыльях.
А крылья умеют прикидываться головой.
Проявления эволюции столь пестры и разнообразны, что мы сами впадаем в состояние сродни безумной целеустремленности бабочек, откладывающих яйца. Все эти проявления мы хотим познать, заполучить в коллекцию, рассортировать. Словно боги из наших мифов, мы даем имена обитателям планеты. Перламутровка таволговая. Траурница. Щавелевый червонец. Голубянка блестящая, зорька, птицекрыл королевы Александры. Адмирал, радужница, Пандора, многоцветница, носатка, толстоголовка запятая. Мы раскладываем их по шкафам. Развешиваем их по стенам.
Подсчету бабочек мы можем посвятить всю жизнь.
Почему мы так любим бабочек?
Полагаю, в нашей физиологии заложена реакция на цвета.
Окраска цветка — порождение эволюции. Это свойство нужно для привлечения пчел, колибри и бабочек. Цветы страстно хотят получать чужую и распространять по миру свою пыльцу. «Иди ко мне», — взывает цветок. Желтый цвет — это тихий зов. Лиловый — крикливый рекламный слоган.
Ту же стратегию используют и животные. «Ты только погляди, — говорит мандрил, — какая у меня большая синяя задница». Павлин распускает свой невозможный хвост.
Но цвет — это еще и предостережение. У красных ягод противный вкус. Золотым жуком можно отравиться.
Любовь и страх. Желание привлечь — и желание отпугнуть. Всякий цвет имеет свой смысл среди многообразия зеленых и бурых оттенков дождевого леса, на однообразном фоне хвойных или трав прерии, по контрасту с приглушенным колоритом пустыни. Цвет — это восклицание, которое мы когда-то понимали, да и теперь используем в своих целях. Поднимите глаза от книги, и вы увидите цвета — не зеленый и не бурый, а красную банку «кока-колы», оранжевые обои, розовое платье, лиловую расческу. Иди ко мне! Купи меня!
И хотя жизнь вырабатывает у нас иммунитет к этим повсеместным мелодраматическим восклицаниям, наши души все еще восприимчивы к синеве морфо и пестроте репейницы.
Энни Диллард написала: «Мы учим детей только одному. Тому, чему научили нас, — пробуждаться».
Бабочки пробуждают нас.
Человек — это животное, рассказывающее истории. К тысяче старых историй мы добавляем еще одну — свою собственную. Тысячу и еще одну.
Одинокая бабочка — самовлюбленная женщина, гейша, ветреность в любви.
Две бабочки — символ супружеского счастья.
Увидеть четырех бабочек — дурная примета.
Красные бабочки — это на самом деле ведьмы.
Бабочка — это Творец. Он летел над миром и искал место, пригодное для жизни людей.
По ночам бабочки приносят нам сны.
Бабочка — это душа риса.
Бабочки появились из слез Пресвятой Девы Марии.
Бабочка покажет тебе суженого или суженую.
Перелетные желтушки на самом деле совершают хадж в Мекку.
Бабочки по-китайски — ху дэ, «цветы без стеблей».
Бабочки — это души детей.
Бабочки воруют масло.
Краска из крыльев бабочек укрепляет волосы на лобке. Дух бабочки заключен в качине[24] индейцев хопи. Черная бабочка — символ смерти.
Полчища бабочек предвещают голод.
Белые бабочки — лето будет дождливое.
Бабочки приносят на крыльях весну.
Про влюбленного говорят: «У него в животе бабочки». Бабочки — это мысли, что внезапно осеняют нас, грезы, что мы смакуем.
Бабочки — это нечто воздушное, ангельское.
Библиография
Приведенная здесь классификация описывается во многих книгах, в том числе у Фила Шэпперта (Phil Schappert) — «А World for Butterflies: Their Lives, Behavior and Future» (Buffalo, N.Y.: Firefly Boob, 2000); Рода и Кена Престон-Мафэм (Rod and Ken Preston-Mafharri) — «Butterflies of the World» (London: Blandford Books, 1999). Единственное разночтение — в этих книгах риодиниды значатся как семейство, а не как подсемейство. Веские аргументы в пользу этой точки зрения можно найти в книге Филипа Девриза (Philip DeVries) «The Butterflies of Costa Rica and Their Natural History», vol. 2, Riodinidae (Princeton: Princeton University Press, 1997). Эпиграф взят из книги Альфреда Рассела Уоллеса (Alfred Russel Wallace) «The Malay Archipelago» (London: Macmillan and Company, 1869).
Всем любителям бабочек, живущим в Северной Америке, будет полезна книга Джеймса Скотта (James A. Scott) «The Butterflies of North America: A Natural History and Field Guide» (Stanford: Stanford University Press, 1986).
Записи Элинор Глэнвилль о куколке перламутровки, а также слова «известного энтомолога» цитируются по статье Роналда Стерна Уилкинсона (Ronald Sterne Wilkinson) «Eleanor Glanville: An Early
