заранее обещал истребителям восставших крепостных свое — лютеранское — царствие небесное…
Еще летом 1525 года в Тюрингии и Франконии, в Швабии и Эльзасе восстание было потоплено в море крестьянской крови. А в сентябре и октябре стали домогаться облегчения тяжкой своей доли угнетенные крестьяне Пруссии. Движение началось на землях герцогства, а затем перекинулось и в Вармию. И тут ревностный католик епископ Маврикий быстро договорился с протестантом герцогом Альбрехтом. Объединенными силами их наемников плохо вооруженные крестьяне были оттеснены в леса и подверглись жестокому разгрому. Те самые крестьяне, о которых пекся Коперник, болтались теперь на виселицах по всем дорогам Вармии с обрубленными руками ногами.
В глазах епископа, прусских сословий, да и польских государственных деятелей каноник Коперник стал крупнейшим знатоком финансов и денежного обращения. Ни один сеймик не мот обходиться теперь без его советов. В течение трех лет — с 1527 по 1529 год — Коперник много своего времени и сил отдал этой деятельности.
В 1527 году доктор Николай выступил на прусском сеймике с новым, расширенным докладом о чеканке монеты. Некоторые из его рассуждений представляют первостепенный интерес для истории экономической мысли, так как в них впервые формулируется ряд важных экономических идей:
— Впереди, многих зол, могущих повлечь гибель целых государств, — начал свой доклад Коперник, — находятся четыре самых важных: внутренние разногласия, большая смертность населения, неплодородие почвы и ухудшение монеты. Первые три настолько ясны, что едва ли стоит о них рас пространяться. Четвертое зло, исходящее от монеты, замечается, однако, немногими, и мало кто задумывается над ним, потому что государства гибнут от этого зла не сразу, при первом приступе, а исподволь, невидимым образом.
Если не будут приняты срочные меры, то скоро Пруссия будет иметь монету, состоящую из одной меди. Тогда прекратится всякая торговля с заграницей. Ибо какой же торговец согласится отдавать свои товары за медные монеты? Власть имущие спокойно глядят на такое крушение хозяйства Пруссии. Они оставляют на гибель нашу любимую Родину, которой мы обязаны всем, даже самой нашей жизнью. Горе тебе, несчастная Пруссия, тебе приходится расплачиваться за плохое управление!
Неизбежно возникает вздорожание необходимых для жизни товаров. Все повышается либо падает в цене от того, какова стоимость денег. Цены товаров определяются не медью, а золотом и серебром.
Коперник ополчается против утверждения невежд, будто низкое содержание серебра в монете выгодно бедным людям, которые якобы благодаря этому могут покупать себе более дешевый хлеб:
— Это совершенно превратное суждение. Выгоды от порчи монеты извлекают только владельцы монетных дворов да еще золотых дел мастера. Все остальные терпят урон — как государство, так и подавляющая часть населения. Помимо доводов разума, этому учит и опыт: страны процветают, когда имеют хорошую монету, они гибнут, Когда их монета становится плохой. Так некогда процветала и Пруссия, когда ее талер стоил два венгерских гульдена. Теперь, однако, когда монета становится хуже изо дня в день, наше отечество тонет и совсем близко к гибели.
Жизнь и торговля, искусства и ремесла процветают лишь там, где хороша монета. Улучшение монеты не может ни в какой мере принести новое угнетение крепостным людям. Если они как будто бы должны будут платить своим господам больше, то не нужно забывать, что за свой хлеб и скот они тоже получат больше.
Одно время казалось, что доводы Коперника убедили все стороны и что будет достигнуто прочное соглашение. Создали даже единый для всей Пруссии монетный двор. Но так как главное требование Коперника об изъятии старой монеты не выполнялось, в хозяйстве страны наступило, как то п предвидел Коперник, тяжкое замешательство. Тогда города потребовали восстановления их права чеканки. А герцог Альбрехт заявил, что «всякому должно быть предоставлено право изменять правила чеканки по своему усмотрению».
Глядя на это слепое себялюбие, на своевольные, вредные обществу действия тех, кто стоял у кормила управления государством, великий астроном преисполнился грусти и разочарования. В своем письме канонику Райху, помогавшему ему в разработке монетных проектов, Коперник писал: «Если в монетном деле не станут поступать иначе, чем до сих пор, тогда, боюсь я, положение станет еще хуже, чем теперь. Но почему они прекратят такие действия, когда от них они могут ожидать для себя только выгоды и никакого вреда? А последствия пусть будут, какие будут!»
Удрученный явной тщетностью добрых своих намерений, оскорбленный в лучшем чувстве любви к родине, Коперник, терявший веру в успех большого государственного дела, ездил
На этом печальном результате закончилось участие Коперника в монетных делах Пруссии.
XVI. УХОД НА ПОКОЙ
Трудно предвидеть, как протечет человеческая жизнь — даже жизнь каноника! Возвращаясь домой из Италии, Коперник представлял себе вармийское свое житие, как предельно спокойное, лишенное всяких волнений, почти что существование затворника. Его нисколько не пугало предстоящее фромборкское уединение — пред ним была великая задача, и захолустная тишина балтийского берега должна была стать лучшим ему помощником.
Но желанного покоя Коперник так и не обрел. Шесть лет жизни в Лицбарке с требовательным «беспокойным дядей Лукой сменились восемнадцатью годами, заполненными до краев треволнениями борьбы с крестоносцами, хлопотами об имуществе капитула. Он не жалеет об ушедших годах: они протекли не даром. Но своим — самым важным для него — делом мог он заниматься только урывками.
А теперь ему уже почти шестьдесят лет. На столе высокая стопка листов, исписанных мелким, красивым почерком с характерными завитушками. На верхнем можно прочесть выведенное крупными буквами латинское заглавие: «Николая Коперника, торунца, об обращениях небесных сфер, VI книг».
Коперник считает работу еще не законченной, хотя с того дня 1517 года, когда в Ольштынском замке приступил он к писанию трактата, прошло четырнадцать лет и рукопись переделана уже трижды.
Коперник — бодрый старик. Крепкое здоровье позволяет ему трудиться безустали, в любое время дня и ночи спешить на зов больного, по-молодому подымать свое несколько грузное тело на верх высокой башни.
Доктор Николай, как и положено пожилому канонику, стал скромен в одежде. Облекающий его черный кафтан теперь больше походит на рясу. Держится он прямо. Высокий стан, могучие плечи и гордо посаженная на них голова; вся его фигура излучает энергию. Голова бела. Из-под густых седых бровей на мир глядят живые глаза — большие, серые, добрые. На лице румянец здоровой старости.
В летние вечера доктор Николай любит читать у открытого окна. Влажный ветерок, залетающий с побережья, чуть шевелит листы. Сквозь упругую тишину севера явственно слышится, как плещет о берег морской прибой.
На лестнице легкие шаги. Коперник отрывается от чтения, поворачивает голову к двери. В глазах, только что сосредоточенных, радость ожидания.
В покой входит молодая женщина. Ей не больше тридцати лет. Она красива, очень красива.
— Здравствуйте, дядя Николай!
— Здравствуй, Ганнуся!
Повернувшись снова к окну, он читает теперь под звуки легких шагов Анны, начавшей наводить порядок в рабочем покое. И мысли его текут по-особому — легко. Он поглядывает на Анну, ловит взором полные природной грации движения рук, колебания стана, прекрасные, словно изваянные резцом, линии шеи.
Коперник никогда не был ханжою. И меньше всего думает он теперь о «греховности» владеющих им
