— Совершенно верно, друг мой!
Гизе положил руку на плечо Коперника:
— Ты часто говорил мне, сколько вреда принесло науке введение таблиц Альфонса без комментариев… Астрономы вынуждены были принять все их предпосылки на веру! Но в астрономии — ты сам не раз говорил — это не должно иметь места! Астрономия, говорил ты, требует прежде всего общих соображений и точных доказательств… Заметь— я лишь повторяю твои собственные слова! Под насупленными бровями торунца серые глаза загорелись огнем.
— Но я говорил тебе и о вое невежд и глупцов! От него мне не укрыться и в могиле!
Он вспомнил Лютера и эльблонгский фарс.
Гизе сжал руку каноника легким дружеским пожатием:
— Николай! Мы прожили с тобою долгую жизнь… Но что целая жизнь человеческая со всеми ее невзгодами в сравнении с истиной?!. Больше, чем кто иной, заслужил^ ты право на покой… Ты и обретешь его, если не станешь опасаться криков тех, кого греки называли людьми без суждений… Какое тебе дело до тех, кому не хватает знания геометрии! Твой труд — не для них!
Ретик не мог больше оставаться в стороне. Он подошел к Копернику:
— Дорогой Господин мой Учитель!.. Я хочу сказать вам слово от лица людей науки… тех, кто успел узнать кое-что о новом учении из моего повествования… Они не простят вам, если вы им не отдадите всего вашего творения… Не простят вам, дорогой мой, великий мой Учитель!..
В порыве Ретик схватил руку старого каноника и поцеловал ее.
В обширной библиотеке воцарилась долгая тишина.
Тишину нарушил торунец:
— Пусть будет так… — Коперник вытер платком глаза. Голос его едва был слышен. — Пусть будет так… Но где можно отпечатать такую книгу?
— У нас в Баварии! В Нюрнберге! — вскричал Ретик.
И снова, после долгого молчания, старый каноник спросил:
— А кто может заняться всем этим?
— Я, если только вы того захотите! — отвечал Ретик.
Ретик часто писал из Фромборка своим друзьям в Нюрнберге — доброму знакомому Шонеру, типографу Петрею, Андрею Оссиандеру, священнику, видному лютеранскому богослову. Эти лица узнали от него, что Коперник после долгих уговоров решил, наконец, отдать свою рукопись для напечатания.
Петрей соглашался оттиснуть тысячу экземпляров.
Особый интерес к вестям из Фромборка проявлял священник Оссиандер. Он проповедывал учение Лютера, писал богословские книги и, между прочим, занимался астрономией. У него были свои мысли о том, как можно любые астрономические идеи — даже об обращении Земли вокруг Солнца! — сделать приемлемыми для церкви. Оссиандер жаждал поделиться этими мыслями с папистским каноником, — авось, окажутся они полезными для него в последнюю минуту, при окончательной обработке рукописи.
Через посредство Ретика он заключил с торунцем «знакомство по переписке». В длинном письме от апреля 1541 года лютеровский священник излагает Копернику свои взгляды на астрономические теории. Астрономические гипотезы, пишет он, ни в коем случае не должны высказываться, как некое изъявление веры. Необходимо настаивать, что их единственное предназначение — служить основанием для астрономических расчетов. В отношении любой теории небесных движений не должно возникать споров о том, верна она или ложна. Важно одно — в какой мере способна она объяснить небесные явления.
«Я полагаю весьма желательным, чтобы ты в предисловии к своей книге ясно сказал об этом. Ты опасаешься резких возражений со стороны последователей Аристотеля и богословов… Но именно таким путем ты их обезоружишь!»
Таким образом, хитроумный поп предлагал Копернику ни более ни менее, как отказаться от самой сущности его нового учения, объявить, что он вовсе не считает нарисованную им в книге картину вселенной подлинной реальностью. Это всего лишь служебное, геометрическое — но не физическое! — построение, которое рассчитано только на то, чтобы «спасти видимость». Если другим астрономам угодно построить иную геометрическую схему — исполать им! Схем можно начертить много: лишь бы они как-то согласовались с видимостью!
Ничто не могло быть более чуждо, более враждебно идеям Коперника, нежели предложение оторвать его теорию от физической реальности! Коперник не замедлил ответить Оссиандеру — и, разумеется, отверг его предложение начисто. Однако он не порвал с новым своим знакомым, — он не мог предвидеть, сколько зла причинит его делу этот нюрнбергский соглашатель!
Уже вышло в свет «Первое повествование» Ретика. Уже Коперник дал согласие на издание «Обращений».
Ретик договорился с Гизе: как только Коперник передаст ему рукопись, Гизе отошлет ее, не мешкая, с надежной оказией в Нюрнберг. Ретик будет ждать там, чтобы тотчас наладить все для издания. Он сам будет держать корректуру, сверять листы, закажет лучшему мастеру гравюры на дереве.
И вот летом 1541 года Ретик покинул Пруссию. Коперник сердечно простился с живым, темпераментным Георгом. Простился навеки, — это он хорошо понимал…
Впереди снова долгие одинокие вечера.
Из всех каноников только старый Доннер навещает его изредка. Прочие сторонятся… Почему бы, казалось? Гизе говорит, что это — зависть, скрытая зависть к растущей его известности. Глупцы! Если бы они только знали, как мало жаждет он, чтобы о нем говорили в Нюрнберге, Риме… Очень хотелось бы, правда, услышать мнение Водки, Войцеха Брудзевского, Ваповского, Корвина, Новары… Что сказал бы о его работе дядя Лука? Но могилы немы, безответны…
Здоровье Коперника заметно сдавало. Частые головокружения, кровотечения из носу. Он лечит себя сам — пиявками, кровяными банками. Это дает короткое облегчение, а затем слабость, слабость… Он просил его преосвященство разрешить взять родственника в соправители его канониката. Дантышек согласился. Скоро приедет из Гданьска дальний родственник Ян Левше. После смерти Коперника он унаследует его каноникат… Коперник договорился уже с капитулом и о месте своего погребения — в соборе, рядом с плитою, под которой лежит Лука Ваценрод…
С Ретиком, лютеранином, он, конечно, не мог говорить совсем откровенно о деликатных делах католической церкви: из Рима идут вести все хуже и хуже… век гуманизма кончается… В папской курии прибирает все к рукам кардинал Караффа — старец с лицом мертвеца [163]… Там говорят, что скоро изгонят древних авторов из университета…
Сердце старого каноника бьется неровно, захлебываясь:
«Если уж издавать трактат — надо в предисловии сказать все, что я думаю о праве ученого искать истину! И о праве невежд судить ученого! Скажу, не обинуясь, все, все… Предисловие будет посвящением… его святейшеству папе!.. Пусть судит мое учение глава церкви!»
В тиши своего покоя на вершине башни доктор Николай принимается писать предисловие к трактату.
«Его святейшеству папе Павлу Третьему — Предисловие Николая Коперника к его труду об обращениях небесных сфер.
Я легко могу себе представить, Святейший Отец, как некоторые люди, узнав только, что я в своем труде об обращениях небесных сфер приписываю земному шару известные движения, тотчас станут кричать, требуя немедленного осуждения меня и моих воззрений. Я вовсе не увлечен моими идеями настолько, чтобы не придавать никакого значения тому, что говорят о них другие, Я знаю, однако, что мысли философа не подлежат суду, толпы, потому что его обязанность заключается в поисках истины повсюду и насколько провидение это только позволяет человеческому разуму[164].
Все же я считаю, что следует избегать взглядов, полностью противных правде.
Я много думал о том, что люди, считавшие в течение столетий твердо установленным, будто Земля покоится недвижно среди неба и в центре его, неизбежно признают бессмысленными мои утверждения о движении Земли. Я долго спрашивал себя, должен ли я предать печати мои исследования, написанные для
