преувеличением в этом образе является лишь художественная форма, при помощи которой раскрывается глубоко типический жизненный характер. «Ведь не в том дело, — заявлял Салтыков-Щедрин, — что у Брудастого в голове оказался органчик, наигрывавший романсы: «не потерплю!» и «разорю!», а в том, что есть люди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами[49]».
Продолжая лучшие традиции Салтыкова-Щедрина, Маяковский создавал сатирические образы, применяя средства гиперболы, гротеска и шаржа с необычайной смелостью и редким искусством.
Писатель-реалист имеет право на сознательное художественное преувеличение, нарушающее внешнее правдоподобие. Но это право обусловливает и определенные обязанности. Раскрывать существенное, характерное, пользуясь средствами преувеличения, это не значит выдумывать то, чего не было, нет и не может быть в жизни. Необходимо понять, что преувеличение относится к художественному образу и его средствам, а не к изображаемым в нем явлениям и идеям, сущность которых должна выразиться с максимальной полнотой и правдой. Право на художественное преувеличение должно быть использовано лишь для более наглядного и убедительного, яркого и действенного изображения сути воспроизводимого.
При художественном преувеличении должна соблюдаться художественная мера, определяемая задачей правдивого раскрытия сущности изображаемого. Используя средства преувеличения, писатель обязан помнить о соответствии этих средств содержанию воспроизводимых общественных явлений.
Нарушение художественной меры ведет к примитивизму, к искажению жизненной правды. М.Горький, защищая право на художественное преувеличение, всегда подчеркивал, что лишь то преувеличение художественно закономерно, которое ярко воспроизводит сущность, смысл социальных явлений, а не представляет собой плод досужей, ничем не сдерживаемой фантазии. Вне фантазии нет искусства, но истинным, вскрывающим сущность изображаемых явлений остается лишь то искусство, в котором фантазия не искажает объективных законов жизни. Горький решительно боролся против тех преувеличений, которые вели к искажению воспроизводимого, к примитивизму. В качестве примера антихудожественного гиперболизма он привел стихи Прокофьева, который, славя одного из своих героев, писал так:
Известно, что потеря художественной меры в ряде произведений привела Д.Бедного к искажению советской действительности («Слезай с печки», «Без пощады», «Перерва»).
Преувеличение, ведущее к искажению сущности изображаемых жизненных характеров и явлений, враждебно реалистическому искусству. Право на художественное преувеличение не является правом на разнузданное воображение, на субъективный произвол.
Писатели-сатирики, раскрывая сущность изображаемого, нередко обращаются к такой форме художественного преувеличения, которая в той или иной мере нарушает внешнее правдоподобие изображаемого объекта. Но это не значит, что сатира всегда связана с резким нарушением жизненного правдоподобия, с игнорированием естественных пропорций воспроизводимого явления, с нарочитой его деформацией и т.д. А между тем подобная тенденция получила широкое распространение. Так, например, Б.Ефимов, замечательный советский художник-карикатурист и мастер политической сатиры, считает органическим свойством сатиры гротеск. «Сатире необходим, — пишет он, — гротеск, чтобы идея получила наиболее яркую, убедительную и доходчивую форму. На мой взгляд, художник, идущий по пути реалистического заострения образа, реалистического гротеска, находится на более верном пути, чем те, кто стремится к обязательному внешнему правдоподобию[51]».
Было бы неверным ограничивать сатиру какой-либо одной ее формой. Сатиру, как и все другие явления литературы, необходимо воспринимать в ее конкретно-историческом развитии. Наряду с сатирой, обращающейся к средствам гиперболы, гротеска, шаржа, карикатуры, фантастики, нарушающей в той или иной мере жизненное правдоподобие изображаемых явлений («Путешествие Гулливера» Д.Свифта, «История одного города» Салтыкова-Щедрина, «Мистерия-буфф» В.Маяковского), была, остается и, несомненно, будет и сатира, в которой сохраняется жизненное правдоподобие воспроизводимого.
Образы Простаковой и Скотинина («Недоросль» Фонвизина), Фамусова и Скалозуба («Горе от ума» Грибоедова), Плюшкина, Манилова и Собакевича («Мертвые души» Гоголя), Иудушки Головлева («Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина), Звездинцева и Круглосветлова («Плоды просвещения» Л.Толстого) показаны сатирически, но при сохранении жизненного правдоподобия.
Белинский восхищался жизненным правдоподобием сатирических басен Крылова. Он видел в «Мертвых душах» Гоголя не только исключительный дар «живописать ярко пошлость жизни», но и способность «проникать в полноту и реальность явлений жизни[52]».
Яркие сатирические образы, сохраняющие более или менее строго правдоподобие изображаемых типических человеческих характеров, многочисленны и в советской литературе. Напомним такие образы, как Клим Самгин («Жизнь Клима Самгина» М.Горького), Меланья и Павлин («Егор Булычев и другие» М.Горького), Горлов («Фронт» А.Корнейчука), Лядская и Вырикова («Молодая гвардия» А.Фадеева), Канунников («Водители» А.Рыбакова), Ага Щука («Калиновая роща» А.Корнейчука), Грацианский («Русский лес» Л.Леонова), Никита Болтушок, Гришка Хват и Прохор семнадцатый, король жестянщиков из одноименных очерков Г.Троепольского.
Художественно правомерны самые разнообразные формы сатиры. Но при этом необходимо помнить, что использование в реалистическом искусстве таких средств художественного преувеличения, как гротеск, шарж, карикатура, допустимо лишь в той мере, в какой нарушение жизненного правдоподобия не превращается в его полное игнорирование. Реалистическое искусство не стремится к натуралистической точности, к фотографической достоверности. Но оно в то же время не существует и не может существовать вне того правдоподобия, которое правильно раскрывает существенные связи и отношения изображаемой действительности.
В сатире может применяться форма художественной типизации, нарушающая в той или иной мере внешнее жизненное правдоподобие, при верном выявлении, разумеется, сущности изображаемого. Но эта форма не единственная в реалистической сатире, а лишь одна из возможных. Художественное преувеличение, раскрывающее сущность изображаемого явления средствами, нарушающими его внешнее правдоподобие, используется не только в сатирических произведениях. К подобной форме художественного преувеличения обращаются также в романтических, народно-сказочных и иных произведениях.
Было бы ошибочным ставить этой форме художественной типизации какие-либо преграды. Если писатель находит, что обращение к художественному преувеличению дает ему возможность в том или ином случае более верно, действенно и выпукло показать сущность изображаемого, то он имеет на это безусловное право. Но, признавая за художественным преувеличением, в какой-либо степени нарушающим внешнее жизненное правдоподобие изображаемого, право на существование, нельзя признать его всеобщим, абсолютным законом реалистического искусства.
Между тем некоторые писатели, критики и литературоведы, отождествляя художественное преувеличение как свойство реалистической типизации с понятиями гиперболы, гротеска, шаржа, стремились сделать преувеличение, толкуя его весьма расширительно, обязательным для всех случаев, для всех жанров литературы.
«Что такое сознательное преувеличение в обрисовке образов?» — спрашивал Самед Вургун. И отвечал: «По-моему, в нем-то и состоит душа большого искусства[53]». Стремление превратить сознательное преувеличение во всеобщий закон искусства ошибочно.
