дружить и переписываться с шестым классом «Б».
Светлицын предложил ответить через газету.
Но тут все до того дружно запротестовали, что Светлицын взял назад свое предложение и даже, кажется, чуть-чуть обиделся.
Он думал, наверно, что его не так встретят.
Он ожидал, наверно, что ему будут аплодировать за его статью и за эти письма.
А встретили его довольно-таки хмуро.
А вообще-то ему даже повезло, что его так встретили. Могли бы встретить и похуже.
Он ведь не знал, чего стоила шестому «В» его статья в газете!
Светлицын расстроился, оставил на столе письма, попрощался и ушел.
Конечно, шестой «В» оказался таким точно, как он и написал о нем — очень хорошим, передовым классом, с партами, выкрашенными в разные цвета, со свежей стенгазетой, с отличной успеваемостью, все было так, как он написал, и все-таки ребята шестого «В» его разочаровали.
«Жаль, Пенкина не было. Пенкин — это, конечно, душа класса».
Так думал Светлицын, шагая домой в то время, когда над шестым «В» блистали молнии и грохотал гром.
Гроза, наконец, разразилась.
— Ну, так вот что, — сказала Оля Замошина, едва Светлицын скрылся за дверью. — Я заявляю категорически — надо кончать с этим делом! Я молчала и честно исполняла все, что мне поручали. Для меня воля отрядного большинства — закон. Пионер не имеет права нарушить волю своего отряда. Пусть он сам будет даже против. Я пересмотрела все уставы, все правила юных пионеров и подчинилась воле отряда. Но поймите, так больше продолжаться не может! Дело принимает международный оборот! Как мы посмотрим в лицо пионерам Европы? На нас равняются другие страны! На наш класс! А мы…
— А что плохого? — вяло огрызнулся Корягин. — Класс вышел на первое место…
— По вранью, — добавил Щукин.
— Перестань острить! — одернула его Кудрявцева. Она сидела и писала, но было видно, что и она держится из последних сил.
— Словом, предупреждаю — в понедельник я заявляю обо всем Нине Григорьевне. И на совете дружины, — продолжала Оля. — И пусть делают, что полагается в таких случаях!
— В армии такое дело, знаете, как называется? — спросил Андреев. — Мне брат рассказывал — в армии такое дело называется ЧП. Подразделение расформировать могут за такое дело в армии!
— Ну и правильно. И пусть нас расформируют, если мы дошли до такого!
— И тебе не жалко! — тихо и грустно заговорил Корягин. — Ведь никогда еще у нас так не было — вот сидим мы все вместе, и цель у нас общая, и один у всех интерес…
— Как бы половчее соврать, — вставил Щукин.
— Дурак! — окрысилась Кудрявцева.
— Главное, что Пенкину мы этим только вред приносим, — запричитала Шамрочка. — Кто знает, где он? Мы же его никак разыскать не можем. Это же факт! Может быть, он давно под трамвай попал? Или под автобус!
— Не попал ни под трамвай, ни под автобус, ни под машину, — вдруг спокойно сказала Кудрявцева.
— А ты почему знаешь? — заинтересовался Прудков.
— Я была в милиции. Наводила справки. Ни в какую катастрофу Пенкин не попадал.
Прудков ехидно улыбнулся.
— Значит, в другой город уехал, — вздохнула Шамрочка.
— Пять часов сорок пять минут, — сообщил Андрюша Миронов.
Все так закричали на него, как будто он один, Миронов, со своими новенькими часами «Юность» и был виноват во всех несчастьях шестого «В» класса.
— Давайте, ребята, это дело кончать, — когда все вдоволь накричались, снова предложила Оля.
Обычно Оле все дружно возражали. Теперь же если и возражали — то вяло, невсерьез. Все понимали, что дело зашло слишком далеко и конца ему не видно. И второе звено тоже понимало. Надо было все рассказать Нине Григорьевне!
Встала Кудрявцева и обратилась к своему звену:
— Давайте ставить на голосование. Кто за то, чтобы в понедельник рассказать Нине Григорьевне.
Руки поднялись.
— А ты чего, Ильин?
— Я — воздерживаюсь.
Только Корягин и Кудрявцева голосовали против.
— Ну вот и все, доострились, — мрачно сказал Зайцев. — Подсчитали — прослезились.
— А что делать с письмами? — спросил Ягодкин.
— Оставить до понедельника, — предложил Зайцев.
— Шесть часов ровно, — не удержался Миронов.
Но никто не обратил на него внимания. Не до того было. Мрачные расходились ребята, и даже то, что сегодня и завтра не надо было готовить уроки, — никого не радовало.
— Так было хорошо, так интересно, — вдруг ни с того ни с сего сказал проштрафившийся Щукин.
— Все хорошее надо сохранить… — завелась было Оля.
Но ее никто не слушал.
— Ладно, помолчи! — сказал Корягин.
Так все молча и разошлись по домам.
Глава вторая. Примерно лет восемьсот назад
«…Уже целую неделю жил Генрих в хижине гостеприимного Миронэ. Миронэ состоял некогда на государственной службе в почтовом ведомстве, но теперь, по старости, оставил ее и поселился в уединении вместе со старой и верной своей спутницей и женой Бертой. Они-то и предложили гонимому судьбою и людьми Генриху кров и сытную пищу. Но не в правилах благородного Генриха злоупотреблять гостеприимством, пусть и искренним!
План его был прост. В провинции Сызранэ на реке Волье жил дядя Генриха — простодушный рыбак. К нему-то и задумал направить свои стопы племянник, дабы там поступить в колледж и продолжить свое образование.
Для того, чтобы осуществить этот дерзкий план, потребны были добрые лошади, хорошая экипировка, надежное оружие. Увы, следовало добыть денег. Но где и как?
По счастью, в то самое время, о котором ведем мы речь, появились у бедного Генриха верные друзья.
Это были смельчаки, которые так же, как и он, перестали посещать свои колледжи вследствие различных неурядиц.
Обычно, они собирались все вместе ранним утром и отправлялись в ближайшие залы, где демонстрировались рыцарские дневные турниры. Нередко они смотрели подряд два, а то и три (тут зачеркнуто какое-то слово) турнира. А потом, собравшись у большого каштана в городском парке, делились впечатлениями, рассказывали друг другу о том, что видели или читали.
Маленький смельчак, по прозванию «Чернявенький», чаще всего пересказывал книги о глубокой древности, Генрих вел повествования о современной жизни, которую впоследствии люди прозвали «средними веками», а Жан Петро, по прозвищу «Двуглазый», предавался научной фантастике.
Он рассказывал о диковинном времени, когда на улицах будут звякать трамваи, а под землей мчаться поезда. Трамваями назовут повозки без лошадей, а подземные поезда окрестят кличкой «метро», и
