вернется, а жить ей больше негде. Она была пленницей Джулии, а теперь принадлежит ему; он убил Джулию ради этого.
Когда они добрались до коттеджа «Оркадия», Франсин первым делом захотела есть. Было девять, а она не ела с обеда. Из еды в доме имелись яйца в холодильнике, хлеб и сыр, и она приготовила себе ужин, но пить его вино отказалась. Тедди подарил ей конфеты с ликером, и она съела одну, с вишневым, но этим и ограничилась. Ей хотелось одного: говорить, причем об одном и том же: почему Джулия так поступила, что на нее нашло? У Тедди не было мнения на этот счет, к тому же эти аспекты его совсем не волновали. Зато ему очень не нравилось желание Франсин говорить, дискутировать, размышлять вслух, строить догадки и задаваться вопросами.
Когда Тедди решил, что та достаточно наговорилась, даже для себя, он преподнес ей платье. И попросил ее надеть его, но она отказалась.
– Оно очень красивое и нравится мне, – сказала она, – но я не хочу сейчас надевать его. Мы никуда не собираемся, сидим дома одни, ну, не совсем дома, но одни, в домашней обстановке, и это не тот случай, когда надо наряжаться.
– Я хочу увидеть тебя в нем, – холодно произнес Тедди.
– Я надену его завтра, Тедди. Я очень устала. Мне хочется лечь. Мне хочется оказаться в таком месте, где я буду свободна, где никто не станет запирать меня, – и спать, спать, спать.
Он все представлял совсем иначе. Пока они ехали сюда, в его сознании укреплялась радостная мысль, что теперь все получится. Он победил, он добился успеха. Тедди спас ее, пошел ради нее на убийство и тем самым получил право на Франсин. Этими действиями он изгнал все, что подавляло его и лишало силы его плоть. Его проблемы закончились и больше никогда не вернутся.
Но вместо того чтобы прийти к нему пассивной и молчаливой красавицей, покорно исполняющей его требование надеть платье, Франсин говорила и говорила, пока его не затошнило от «Джулий», «пап» и «это было просто ужасно». На Тедди навалилась смутная, раздражающая депрессия, и когда он поднялся в спальню, то, к своему отвращению, обнаружил, что она лежит в кровати Гарриет, одетая в белую хлопчатобумажную сорочку, и уже спит.
Тедди лег рядом с ней, прислушиваясь к тому, как капли дождя, бросаемые ветром, бьются в оконное стекло. Ему показалось, что вернулось желание, проблеск желания, и он обнял ее, задрал эту жуткую белую сорочку и ощутил ее теплую, гладкую кожу. Она не повернулась к нему и не отстранилась, а продолжала спать глубоким сном, но он был бессилен, как и прежде, бесчувствен, как бревно.
Но ведь должен же быть выход. Тедди лежал без сна и размышлял о том, что все было бы по-другому, если бы он смог заставить ее замолчать, закрыть глаза, одеть в темно-зеленый бархат, снять с нее эту белую сорочку, сжечь или выбросить с мусором. Повесить на Франсин украшения, купить цветы, положить ей на руки лилии. Теперь, когда у него есть деньги, он может себе это позволить. Завтра Тедди купит ей лилии, и, возможно, павлинье перо, и отрез тяжелого белого шелка. Он уложит Франсин на пол на этом шелке, присоберет вокруг нее в складки, распустит волосы и вплетет в них золотые цепи. Наложит на ее веки переливчато-зеленые и золотые тени, закроет ей глаза, чтобы те выглядели как полукруглые крышечки от ювелирных коробочек, в одну руку даст ей лилию, а в другую – зеленое перо.
Франсин спала рядом с ним, мерно дыша, и вскоре заснул и он.
Она проснулась около одиннадцати, и разбудил ее звонок телефона. Франсин подняла трубку и сказала «алло», и мужской голос попросил позвать к телефону Франклина Мертона. Франсин сказала, что ошиблись номером.
Тедди проснулся за несколько часов до этого. Он сел в «Эдсел», доехал до Криклвуда, заправился и с помощью карточки Гарриет снял еще двести фунтов. Вернувшись в коттедж «Оркадия», он осторожно уложил мостовой камень на сетчатую опору. Вокруг камня остался довольно широкий зазор. Надо бы расколоть его на две части или найти камень поменьше, чтобы уложить его рядом. Главное – не привлекать к себе внимание, постараться, чтобы его действия не показались кому-то странными.
Тедди накидал цемент на гвозди, которые держали сетку, потом разровнял его. Дождя не было достаточно долго, чтобы он мог сделать свою работу, но сейчас зарядил снова, мелкий, но противный. Тедди накрыл результаты своего труда квадратным куском пленки и придавил все четыре угла камнями. Затем вернулся в дом и обнаружил, что Франсин разглядывает его вновь построенную стену, где уже висел натюрморт Саймона Элфетона.
– Я думала, что здесь была дверь. Мне кажется, я помню, что здесь была дверь в подвал. Странные шутки играет со мной память.
Франсин уже успела нацепить на себя то жуткое барахло, в которое ей так нравилось наряжаться: джинсы, ботинки и свитер. Ее вид вынудил его заговорить с ней грубо, хотя содержание должно было бы порадовать ее:
– Сегодня я тебя куда-нибудь поведу, – сказал Тедди. – Пойдем куда захочешь. У меня куча денег.
– Тедди, ты получил работу?
– У меня достаточно работы. Даже больше. Мы пойдем туда, куда захочешь. Ты принарядишься и наденешь ее украшения, какие захочешь.
– Я должна позвонить подругам, – сказала Франсин так, будто он сейчас ни о чем не говорил. – Позвонить и сообщить, где я.
Они прошли на кухню. Она намолола кофе, вставила в кофеварку бумажный фильтр, насыпала в него кофе.
– Зачем звонить? – спросил Тедди. – Зачем ты собираешься им звонить?
Франсин не ответила.
– А еще позвонить Джулии. Я же не могу просто так раствориться в воздухе. Она сойдет с ума от беспокойства. Представь, каково ей было, когда она проснулась и обнаружила, что меня нет. Она наверняка дозвонилась до папы в Германию, а сейчас названивает всем моим друзьям.
Тедди уставился на нее в своего рода отчаянии. О чем она толкует? Он увез ее оттуда, и теперь Франсин принадлежит ему, она привязана к нему и должна быть здесь и с ним. В следующее мгновение его смятение было смыто гневом. Тедди взял ее за плечи и крепко сжал их, ощущая под ладонью тоненькие косточки.
– Ты никому не будешь звонить, ясно? Ты меня поняла? Ты не должна пользоваться ее телефоном и звонить подружкам. В этом нет надобности, ты поняла?
– Тедди, мне больно. Зачем ты так?
Франсин отпрянула от него, но он ее не выпустил. Толкнул ее вперед, притянул к себе, почти затряс.
– Пока ты со мной, ты делаешь так, как я говорю, поняла? Никаких телефонных звонков, никаких разговоров с Джулией. Давай раз и навсегда проясним ситуацию. Я не хочу, чтобы ты общалась с людьми. Тебе не нужны друзья, у тебя есть я. Ты будешь жить здесь, со мной, и жить мы будем так, как я сказал: только ты, я и больше никого.
– Пожалуйста, отпусти меня. – В ней было столько спокойного достоинства, что Тедди подчинился. Почувствовав, что хватка его пальцев ослабла, Франсин взяла его руки и сняла со своих плеч. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Все очень просто. Я подарил тебе свое кольцо, верно? И я спас тебя. Ты не должна больше видеться с ними – с отцом, или с подругами, или с кем-то еще. Ты принадлежишь мне.
Франсин редко становилась молчаливой, и когда она замолчала, то он понял, что ему ее не сломить. Импотенция распространилась с его тела на мозг, и Тедди ощутил в душе горечь, глубокое разочарование. Она налила ему кофе и толкнула чашку через стол. Ее лицо ничего не выражало, Франсин была прекрасна в своем холодном презрении, как мраморная статуя в галерее. Тедди хотелось сформулировать закон – это была фраза его бабушки, всплывшая в памяти из детства, – довести до ее сведения, что правила устанавливает он, и разъяснить эти самые правила, что главный тут он, а она должна подчиняться. Франсин предстояло понять всю суть, что именно благодаря ему у нее есть этот дом, он все устроил, у него есть деньги и власть, а у нее нет права что-либо оспаривать. Но выражение на лице Франсин остановило его. Тедди вылил поданный ей кофе в раковину и, громко хлопнув дверь, вылетел из кухни.
