горечи. Не вспоминая ежесекундно, не ловя себя на попытке отыскать взглядом ее стройную гибкую фигуру, не цепенеть, замечая иссиня-черный блеск чьих-то волос.
Если бы Луна Лавгуд не знала наверняка, что за это на нее выльется водопад занудной язвительности, она бы молилась на Панси Паркинсон трижды в день, просто так — чтобы та представляла хоть часть того, чем является для наставницы. Чем она стала для Драко, сумевшего благодаря ей перешагнуть через еще один повод жить, давясь чувством вины. Для Гарри, которого впервые удалось выбить из его идеалистических представлений о том, что происходит вокруг и что он кому-то там за все это должен.
— Что?.. — глупо выдавила Луна наконец, не в силах отвести взгляд от бледного лица Панси.
Та нервно усмехнулась и оттолкнулась от двери, отстраняясь, снова уходя — в себя.
— Я не нужна вам, — спокойно повторила она. — Но, раз мы связаны, и надолго, я смогу не устраивать истерик по этому поводу.
Панси обхватила себя за плечи и, отойдя вглубь комнаты, машинально оперлась спиной о стол.
— Однажды я сделала глупость, предположив, что могу быть нужна тебе, — ровным голосом продолжила она, не глядя на Луну. — Что моя роль — понимать, что для тебя лучше. Я ошиблась. И сделала выводы. Все, что я могу сейчас — это стараться не переходить границы, когда вижу, как ты медленно убиваешь себя. Как ты растрачиваешься в угоду тем, кто даже не замечает тебя. Не видит, насколько ты… хрупкая… чтобы тащить все это…
Негромкий голос срывался, хотя внешне она оставалась спокойной, и Луне казалось, что она спит и видит кошмар — в котором Панси Паркинсон мертвым тоном говорит о чем-то… таком.
Говорит так, как будто действительно верит, что глупышка Лавгуд смогла бы представить себе — теперь — свою жизнь без нее. Отказаться от нее и вернуться обратно — туда, в пустоту одиночества, которое никто не сможет, даже если очень захочет, с тобой разделить. Где именно Луне положено быть сильной и мудрой — за себя и за этих мальчишек.
— Я не хрупкая, — упрямо прошептала она, подходя ближе к Панси.
Ладони легли на столешницу, по обе стороны от узких бедер девушки. Испытующий взгляд прямо в лицо. Давай, Паркинсон, ты же смелая. Ты не станешь от меня отворачиваться.
— Не смей, — тихо, но очень четко прошипела Панси.
Луна осеклась. От внезапно рванувшейся, как распрямившаяся тугая пружина, ярости слизеринки мгновенно заломило в висках, и меньше всего хотелось давить доступной эмпату силой — врываясь в чужие эмоции и поглощая, вычерпывая их.
Но и уходить, признав право Панси быть гордой и всеми покинутой, не хотелось еще больше.
— Я тебе не Грэйнджер, — добавила Паркинсон. — Жалостью довольствоваться не стану.
Луна неверяще выдохнула. Жалостью? Это что, Гермиона все так восприняла и запомнила — или Панси сама по ходу дела придумала?
— Ты умная женщина, Пэнс, — с усилием проговорила она. — Но в чужих переживаниях тебе, боюсь, не понять ни хрена. Не берись лучше, ладно?
Голова раскалывалась. Гнев, как мутное белоснежное облако, толчками пульсировал между ними, почти не рассеиваясь, застилая глаза.
— А тебе есть дело до того, что именно переживают те, кого ты мимоходом одарила вниманием? — зло уточнила Панси.
Черт, значит, все же — Гермиона…
— С ней я как-нибудь сама разберусь… — горько усмехнувшись, сказала Луна.
Рука дернулась вверх, пальцы машинально потерли мучительно ноющий лоб. Ладонь Панси тут же перехватила их, рывком привлекая девушку к себе.
— Тебе мало? — задохнулась она. — Знаешь, уж лучше на Малфое здесь тренируйся себя на своем месте чувствовать, или как ты это там называешь! А к Грэйнджер больше даже приближаться не смей. Никогда.
От злости у нее побелели губы. Луна поморщилась, отстраняясь, пытаясь выкрутить запястье, вытащить из жесткой хватки.
— Узнаю — убью, — с тихой яростью предупредила Панси.
— Меня? — устало улыбнулась в сторону Луна. — Меня нельзя, Пэнс — магов без Гарри оставишь. А ее тем более нельзя, она — человек. Не дури.
Паркинсон просто трясло — и, наверное, не будь Луне настолько плохо, она смогла бы задуматься, почему. Копнула чуть глубже, чем позволял бьющий по поверхности гнев слизеринки. Но то, что она понимала это сейчас, не меняло почти ничего.
— Да что ж ты за зверь такой, Лавгуд? — с беспомощной горечью выдохнула Панси. — Есть у твоей жалости пределы, вообще?..
Луна, отчаявшись выдернуть руку, сдалась и теперь просто устало стояла рядом — опустив голову и отвернувшись.
— Да не умею я жалеть, — чуть слышно произнесла она. — Ты все равно не поймешь, Пэнс… Я умею только отдавать. Ты кричишь, что я трачу себя на людей, на Малфоя, на Гарри, но, вообще-то, ты тоже — берешь, — она криво улыбнулась, порадовавшись про себя, что Панси не видит этой улыбки. — И от меня, и от Гермионы, да? От кого это осмысленно, теми и не побрезгуешь… И боишься, что я загнусь, и тебе придется справляться со всем самой, да еще и мою часть работы на себя взвалить. Я же все понимаю, правда… поэтому и отдаю молча… и в твою с Грэйнджер жизнь уже даже не лезу. Давай, я не знаю, договоримся, что ли, и не лезь уже и ты тогда в мою… хорошо?
Стальная хватка пальцев Панси вдруг показалась тисками — так они сжались, едва не расплющив запястье. Луна сдавленно зашипела, оборачиваясь.
На застывшее, белое лицо Паркинсон было больно смотреть.
— Ты не можешь так, — бесцветно проговорила Панси. — Относиться. К каждому.
— Я тоже не понимаю, как ты можешь мозгами щелкать, не останавливаясь! — едва не плача, выкрикнула Луна. — Как ты можешь не чувствовать ничего! Но я не ненавижу тебя за это! — она снова безуспешно попыталась выдернуть руку. — Хочешь — живи хоть с Грэйнджер, хоть с кем, Пэнс, я же ни слова тебе не говорю! Если тебе там хорошо — да ради Мерлина, я же…
В глазах Панси вдруг что-то дрогнуло. Выпустив многострадальное запястье, она рывком обхватила Луну за талию и прижала к себе, стискивая другой рукой ее плечи, поддерживая, утыкаясь лицом в волосы, не давая оттолкнуть себя.
— Дурочка моя… — она лихорадочно целовала светлую макушку. — Прости, я разозлилась… А ты терпишь, стоишь…
— И как я уйду, если ты меня держишь? — глухо буркнула ничего уже не понимающая Луна.
Руки Панси больше не сжимали тисками — теперь они снова казались просто твердыми и надежными, как всегда. Ладонь осторожно скользнула по щеке, приподнимая голову.
В глазах слизеринки было столько страха и — одновременно — столько решимости, что Луна снова едва не захлебнулась в этом сбивающем с ног потоке.
— Не надо… — почти жалобно пробормотала она.
Только не ты, Панси. Только не так… Я же — не человек. Я слышу тебя, всю твою безостановочную рассудительность — ты всегда в своих мыслях, даже, когда целуешь Гермиону, ты всегда холодна, всегда в себе, ты никогда не отпускаешь себя, ты не умеешь…
Паркинсон нервно улыбнулась.
— Я умею чувствовать, — прошептала она, наклоняясь и касаясь губами лица Лавгуд.
Луна вздрогнула и уперлась кулачками ей в грудь.
— Ш-ш-ш… — непонятно заткнула ее Панси.
Губы лихорадочно скользили по скулам, вискам, лбу быстрыми, мягкими поцелуями, и сердце под ладошкой Луны колотилось так, что, наверное, было больно ребрам.
— Маленькая моя… — шепнула Паркинсон, сгребая ее в объятия, зарываясь в волосы, не переставая целовать.
Луна всхлипнула. Мерлин, ну почему?..
— Не отталкивай меня, — чуть слышно попросила Панси, наклоняясь к ее губам. — Ну хоть один раз — не отталкивай…
— Грэйнджер… — беспомощно пискнула Луна.
Панси странно улыбнулась.
— Ей это было нужно, — мягко сказала она. — А мне и правда хотелось понять, что ты в ней такого нашла… И вообще — что можно в женщинах находить.
Луна уставилась на воспитанницу снизу вверх, остолбенев от изумления.
— Ничего я в ней не нашла, — с нажимом ответила она. — Я же говорю, я просто…
— Да поняла я уже! — усмехнувшись, оборвала ее Панси. Глаза ее мерцали, страх почти испарился, но сердце по-прежнему колотилось, как сумасшедшее. — Не отталкивай меня, — неуверенно повторила она.
Видеть Панси такой — почти растерянной, просящей и взволнованной — было так странно, чувствовать ее губы — так бесконечно невозможно, так желанно, так несбыточно, что Луна только всхлипнула, обхватывая ее лицо ладонями и закрывая глаза.
И больше всего боясь проснуться прямо сейчас.
Коллаж.
Отблески каминного пламени плясали на лице Луны, на ее волосах, причудливо переплетаясь тенями с нитками бусинок в локонах. Панси поймала себя на безумном, отчетливом ощущении, что готова лежать вот так — растянувшись на полу и закинув руки за голову, бессовестно пялясь на тонкий, почти прозрачный профиль — целую вечность. Мира не существует, пока за окнами ночь, и пламя скрадывает все, пряча изломы, стирая неловкости. Убирая заботы.
Луна задумчиво смотрела в камин, обхватив колени и улыбаясь сама себе уголками губ — будто маленькая, смешная девочка, уставшая играть и расслабленно притихшая, наконец, у огня.
Говорить не хотелось. Поттер снова умудрился обставить их всех, выдав то, чего невозможно было ожидать заранее. Панси была готова к взрыву возмущения и отказу от подарка, или к знакомой уже нотке покорности перед очередной свалившейся на
