Фанк, посещавший меня ежедневно, удивился моему печальному виду и заплаканному лицу. Он засыпал меня вопросами — и наконец услышал печальный рассказ. Но когда, утешая меня, притянул к себе, стало ясно, что вопреки моим надеждам им двигали отнюдь не дружеские чувства. Освободившись из его объятий, я дала понять, что это должно прекратиться.
Незадолго до Рождества нужно было прибыть во Фрайбург, где Фанк хотел сделать пробные снимки в своем павильоне. Этих съемок я боялась, так как от них зависело, действительно ли мне достанется главная женская роль.
Накрасилась я, как привыкла делать перед выступлениями на сцене, но очень обрадовалась, когда Фанк пояснил, что актеры должны отказаться от косметики. Ему нужны естественные лица. На следующий день, впервые увидев себя на экране, я ужаснулась. Разочарование, которое переживают многие киноактеры, не обошло и меня. Я казалась себе чужой и безобразной. Пробы были повторены и, к моему изумлению, на сей раз удались. Фанк объяснил, какую роль в фильме играет свет: любое лицо, в том числе и ненакрашенное, можно сделать на много лет моложе или старше только за счет изменения освещения.
Режиссер остался доволен новыми кадрами.
Я получила договор с гонораром звезды — 20 000 марок. Кроме того, УФА на все время съемок предоставляла пианиста, чтобы мне не пришлось прерывать танцевальные репетиции, и брала на себя оплату доставки пианино в горные хижины, где нам предстояло жить. После удачно прошедшей операции я больше ни секунды не думала о прекращении своей карьеры танцовщицы, но собиралась сняться только в одном фильме, чтобы познакомиться с миром гор, особенно с миром гор Фанка.
Съемки были рассчитаны на три месяца.
Фанк пригласил меня на несколько дней во Фрайбург, пока не приедет исполнитель главной мужской роли Луис Тренкер. С ним нужно было обсудить сюжетную канву фильма. В доме матери Фанка я познакомилась с необычайно богатой, очень интересной библиотекой, в которой были представлены почти все знаменитые поэты, писатели, философы. Брать в руки книги, большинство которых было искусно переплетено в кожу, доставляло эстетическое наслаждение. Сестра Фанка была не только талантливой переплетчицей, но и придумывала названия его фильмов, а для немого кино заглавие являлось особенно важным. Кроме библиотеки в доме было множество оригиналов рисунков и гравюр современных художников, таких как Кете Кольвиц[70], Георг Грос[71] и других. Фанк стал моим духовным наставником. Он был не профессиональным кинорежиссером, а геологом — увлекался горами и фотографией. Учился в Цюрихском университете одновременно с Владимиром Лениным и даже был с ним знаком.
В детстве Арнольд постоянно болел. Страдал тяжелой формой астмы, и ему приходилось то и дело заново учиться ходить. В одиннадцать лет мальчика отправили в Давос[72] , где он быстро выздоровел. Это произвело на него такое впечатление, что он уже не мыслил себя без гор. Он приехал в Цуоц в Энгадине[73] учиться в школе и оставался до ее окончания, все свободное время посвящая бегу на лыжах, восхождению на горы и фотографии. Ему было двадцать шесть лет, когда началась Первая мировая война, и он служил в контрразведке, где сотрудничал со знаменитой немецкой шпионкой по кличке Мадемуазель Доктор. После войны вместе с друзьями основал «Фрайбургское общество горных и спортивных фильмов», для которого и снял свои первые, ставшие знаменитыми документальные фильмы: «Борьба с горой», «Новое чудо лыж» и его вторую часть — «Охота на лис в Энгадинском национальном парке». В этих лентах не было никакого сюжета, и тем не менее благодаря новаторской съемке и изощренной технике монтажа они были увлекательней, чем многие игровые картины. Фанк первым стал снимать видовые фильмы и первым сделал замедление и ускорение съемки изобразительным средством.
Клубящиеся облака, игру солнечного света и перемещения теней над горными вершинами и скалистыми обрывами можно было увидеть только в его фильмах. Успеха приходилось добиваться в тяжелой борьбе. Прокатчики не хотели брать его фильмы — считалось, что необходима захватывающая фабула. Но Фанк верил в свою правоту. Он арендовал кинозалы и сам демонстрировал фильмы. Их успех превзошел все ожидания. Даже УФА предложила ему тысяч марок для съемок фильма о горах, правда, при условии, что в нем будет сюжетная линия. Так возникла «Святая гора».
Чем ближе я узнавала Фанка, тем глубже было уважение к нему, восхищение им как гениальным пионером кино и интеллектуальной личностью, но как мужчина он меня, увы, не привлекал.
К сожалению, Арнольд день ото дня все сильнее влюблялся. Он засыпал меня подарками: книгами в дорогих переплетах, уникальными изданиями Гёльдерлина[74] и Ницше[75], гравюрами на дереве Кете Кольвиц, графикой современных художников, таких как Цилле[76] и Георг Грос. Такие отношения угнетали меня. Когда до начала съемок я хотела возвратиться в Берлин, Фанк упросил ненадолго остаться — до приезда моего партнера Тренкера.
Новое несчастье чуть было не воспрепятствовало началу съемок. Хотя я и занималась самыми разными видами спорта, но еще никогда не ездила на велосипеде, которые во Фрайбурге были почти у каждого жителя. Однажды утром Фанк преподнес мне сюрприз — велосипед. Мы покатили вверх по улице к одной из красивейших смотровых площадок высоко над городом. Кажется, она называлась «Посмотри вокруг». Там, наверху, Фанк собирался учить меня езде. Я сделала несколько кругов, но оказалась не слишком искусной наездницей. Руль не слушался, каждое дерево словно притягивало к себе. Неожиданно велосипед повернул в сторону круто спускающейся улицы, и я с ужасом обнаружила, что затормозить не удается. Более того, скорость все увеличивалась и увеличивалась. Сзади я услышала перепуганный голос Арнольда: «Остановитесь, остановитесь!»
Поскольку затормозить я не смогла, то стала просто-напросто уворачиваться от повозок, ехавших в гору. Каким-то чудом это удалось. Когда же я оказалась внизу, на оживленных улицах, несчастья было уже не избежать. Разминувшись с несколькими автомобилями, я прямехонько устремилась на большую пивную повозку, запряженную двумя лошадьми, — и в следующее мгновение лежала вместе с велосипедом у них под брюхом.
В сознание я пришла только на вилле Фанка. К счастью, все окончилось легким сотрясением мозга и ссадинами на коже.
На следующий день приехал Луис Тренкер. Он был общительным, веселым, блистал остроумием, не то что при встрече в гостинице «Карерзее». С первой же минуты мы нашли общий язык, будто много лет были друзьями. Фанк принес из подвала несколько бутылок редких вин, для меня это было рискованно, так как спиртное я переношу только в малых дозах — достаточно одного бокала пива, чтобы на меня навалилась усталость. Но, шалея от радости общения с Фанком и Тренкером, от разговоров о нашем фильме, я поучаствовала в «пробе вин» от начала до конца.
Было уже за полночь, когда Арнольд, оживившись, предложил выпить шампанского на брудершафт и чокнуться за удачу фильма. Когда он вышел из комнаты, Тренкер обнял и поцеловал меня. Виновато тому было шампанское, или радость от предстоящей работы, или же сама атмосфера, но, охваченная доселе не известным мне чувством, я впервые испытала удовольствие в объятиях мужчины. Когда Фанк возвратился и увидел нас, лицо его побледнело. Я высвободилась из рук Тренкера, поняв, что произошло нечто, угрожающее нашим планам. Неужели рухнет моя мечта сыграть в «Святой горе»? На какое-то мгновение воцарилась нестерпимая тишина. Тренкер встал и проговорил:
— Уже поздно, мы уходим, я провожу Лени до гостиницы.
Фанк возразил:
— Нет, я сам провожу Лени.
Тренкер, довольный, что может уйти, сказал, пожимая мне руку:
— Завтра утром перед отъездом в Боцен я зайду к тебе.
Я бы предпочла пойти с ним, но неудобно покидать Фанка в таком состоянии. Едва мы остались одни, Арнольд дал себе волю и разрыдался как ребенок. Из малопонятных, бессвязных слов я узнала, сколь велико было его чувство, какие планы он строил, о чем мечтал, как ужасно ранило мое объятие с Тренкером. Я попыталась утешить беднягу. Он стал гладить мне руки и вымолвил:
— Ты — моя Диотима[77].
