простой инвентаризации флоры и фауны. В штате заповедника имеются лишь садоводы и чернорабочие, всего 35 человек.
Доктор Жил-культурный человек, лесовод по образованию, чрезвычайно преданный порученному ему делу. Он придерживается прогрессивных взглядов, весьма симпатизирует Советскому Союзу, высоко оценивает советскую науку (чем и объяснялось его внимательное и добро-желательное отношение к нам с самых первых шагов нашей работы в Национальном парке). Он рассказывал нам о своих планах организации научной работы в заповеднике, которые ему никак не удается осуществить из-за крайне ограниченных средств, отпускаемых правительством.
Бюджет заповедника всего 300 тыс. крузейро то есть около 75 тыс. рублей на наши деньги. Действительно, не развернешься на такие средства. Их едва хватит на то, чтобы собрать библиотеку: имеющиеся книги и журналы умещаются пока в одном шкафчике все в той же комнате оффиса. Доктор Жил сказал, что у них имеется гербарий, но, видимо, его так немного, что единственный помощник Жила так и не смог разыскать его в маленькой комнате управления, когда мы об этом попросили.
Доктору Жилу за три года его работы здесь удалось приступить к организации маленького ботанического сада в нижней части заповедника. Замысел его очень интересен: он хочет собрать здесь всех представителей флоры заповедника, пересаживая их уже более или менее крупными экземплярами. Но это требует больших усилий и затрат. Расчеты же на доход от посещений Национального парка туристами не оправдались. Бразильские туристы, видимо из-за «прирожденной усталости», пред-почитают проводить досуг в созерцании природы с террас кафе и баров, а для привлечения иностранных туристов нужна дорогостоящая реклама, которая могла бы перешибить завлекательные призывы отелей Копакабаны и находящейся по соседству Китандиньи (о ней я скажу после).
Через час после моего приезда мы с доктором Жилом отправились верхом разыскивать Леонида Федоровича.
Мы нашли его на высоте 1100 м недалеко от дороги, которая проходит через весь заповедник от низа до вершин на расстоянии около 15 км. Внизу на два-три километра по ней может пройти машина, далее дорога становится такой извилистой и крутой, что удобнее всего пользоваться верховыми лошадьми; с трудом здесь можно проехать в легкой двуколке. А с шестого километра и до вершины идет узкая тропа, на которой не мало таких участков, где лучше сойти с коня и вести его в поводу.
Маракужа.
На высоте 1600 м построен дом для туристов. Он сделан целиком из древесных пород, растущих в здешних лесах. Стены срублены из неокоренных стволов, крыша покрыта «соломой» из тонкостебельного бамбука-лианы, стены внутри, стол и скамьи-из простых досок, также из древесины разных видов и разнообразной окраски. Даже люстра сделана из удачно подобранных сучьев деревьев, к которым прицеплены несколько электрических лампочек.
Внутренность дома-одна большая комната с койками вдоль стен в два яруса на 18 человек и большим столом и скамьями, вкопанными в землю (пол-земляной, покрытый цыновками только возле постелей). Сбоку к дому при-строена кухня, туалет и сарайчик с маленькой динамо-машиной на бензиновом моторчике. Надо заметить, что электрификация здешняя имеет главным образом символическое значение, и для настоящего освещения используются обыкновенные керосиновые лампы и вездесущая «летучая мышь».
В первый же вечер доктор Жил устроил в нашу честь ужин (точнее обед), составленный почти целиком из национальных бразильских блюд. Пальмито*, суп с шушу и картофелем, чураско* с соусом из фейжона, сам фейжон, который надлежало есть, посыпая его фариньей, и что-то еще. Мы с удовольствием пробовали все эти блюда, так сказать, с этнографическим интересом. Пальмито мне очень нравится, оно вкусом похоже на спаржу, но только лишь отчасти похоже, в нем все же больше своего, особенного вкуса. Чураскону, ничего… мясо, как мясо. А вот фейжон — даже сдобренный маслом и тапиоковой мукой — не вызвал приятных ощущений. Вряд ли это блюдо нашло бы большой спрос у нас в Союзе. А ведь в Бразилии фейжон, да к тому же без заправки жиром, — это основное и каждодневное питание многих миллионов рабочих и земледельцев и, в особенной мере, негров, метисов, кабокло и прочих «цветных», как их оскорбительно именуют «белые».
Кажу.
В заключение обеда на сладкое были поданы консервированные фрукты-кажу*, манго и маракужа*. В этом виде они потеряли свою прелесть: приторно-сладкий и густой сироп сделал их грубыми и резиноподобными и перебил вовсе вкус этих замечательных плодов. Особенно пострадал от такого способа консервирования манго, но и кажу тоже был неузнаваем. В свежем виде кажу сочный, кисло-сладкий, с необычайно приятным своим особенным привкусом, и он очень освежает и утоляет жажду.
Кажу в свежем виде отличается исключительным богатством аскорбиновой кислоты. Вообще содержание витаминов в нем столь велико, что кажу служит лечебным средством с времен таких давних, когда еще не были открыты витамины и их целебные свойства. Кажу рекомендовали для излечения различных болезней. Один бразильский врач почти полстолетия назад писал о кажу: «Говорят о лечении виноградом, плодами хлебного дерева, апельсинами, лимонами, вишнями, фигами, яблоками, финиками. Все эти средства, несомненно, эффективны, особенно лечение виноградом. Однако ни один из этих плодов не может соперничать по целебным свойствам с кажу. Слабые, истощенные люди, больные экземой, ревматизмом, страдающие отсутствием аппетита и поносами, собираются летом на один из прекрасных берегов Сержипе, где желтые и красные кажоэйро образуют прекрасные леса. Напитавшись соком кажу, больные воз-вращаются домой упитанными, пополневшими, непохожими на тех людей, какими они были раньше. Про кажу можно сказать, что даже злоупотребление им идет на пользу».
Очень интересно, что у кажу съедобной является разросшаяся плодоножка, на конце которой в виде крючковато изогнутого придатка находится орешек, заключающий семя сильно ядовитое и потому обычно выбрасываемое. Рассказывают, что орешки тоже очень вкусны и вполне безопасны для человека, если их поджарить. Однако мы ни разу не смогли их попробовать. Говорят, что в продаже они бывают очень редко, так как почти полностью идут на экспорт в США.
За обедом мы спросили Жила, накормлены ли рабочие, которых он нам дал в помощь; может быть, их позвать сюда, вероятно они очень голодны (Леонид Федорович их взял с утра в лес, и они до сих пор не ели). Он ответил, что они уже поели.
Как гостеприимный хозяин он предлагал тост за успех нашей работы, за дружбу с Советским Союзом. Потом он говорил о своем давнишнем желании посетить нашу страну, расспрашивал о Москве, о Ленинграде. Рассказал, что он сам «сосиалиста», что в парке он устроил «колхозо» — огород, урожай с которого получали рабочие заповедника.
Один из сопровождающих нас рабочих был мулат с черными курчавыми волосами, а второй, повидимому, метис, но с очень светлой кожей и тонкими чертами лица. Уже после ужина, случайно зайдя на кухню, я обоих застал за трапезой: у них было по алюминиевой миске фейжона; один сидел на пороге кухонной пристройки, второй-на корточках у стены; миска с фариньей, которую они подбавляли в фейжон, стояла на земле между ними. На кухне есть стол и скамейки. За столом сидел повар (вернее, он сторож этого туристского дома и одновременно повар) и парень, пригнавший наших лошадей, которых мы оставили в лесу, оба — белые; они доедали остатки от нашего обеда.
Прогулка по дороге и тропе от подножия гор заповедника до вершин доставляет исключительное наслаждение созерцанием бесконечно разнообразных картин, раскрывающихся вокруг путника.
Вот дорога пересекает ущелье, по крутым склонам которого высятся гиганты девственной гилеи; с их ветвей свисают стебли лиан и многие из них перебрасываются с одного борта на другой, образуя над ним в
