еще незатопленных фасадов.
Затем остались лишь крыши отелей, выступавшие как неподвижные плоты, разбитые волной… Среди волн высилась верхушка колокольни.
Потом все исчезло…
Когда беглецы достигли перевала, долина в последний раз предстала их взорам: от одного конца до другого она представляла собой чудовищную реку, уровень которой все продолжал подниматься. Виллы первых террас уже стояли под угрозой. Нижние леса тонули один за другим. Толпы бегущих людей и животных беспрестанно мелькали на зеленых склонах. Успеют ли они перейти через верхние пастбища к крутым изгибам, которые возвышались над долиной Иллиэц?.. А что дальше?..
Тропинка спускалась к Бунаво. Глубокое ущелье, зажатое между массивами темных скал, выходило в темный треугольник ледника.
— Невозможно пройти! — воскликнул де Мирамар.
Оба старика молча указали на еле заметную тропинку, поднимавшуюся по крутым скатам. Чтобы добраться до нее, надо было пройти ряд откосов, покрытых травой.
Несмотря на сильную руку Макса, госпожа де Мирамар спотыкалась на каждом шагу. Губерт нес свою маленькую сестру и должен был ежеминутно возвращаться, чтобы помогать гувернантке и двум молодым девушкам. Госпожа Андело шла, как лунатик, а де Мирамар вел за руку маленького Поля.
Толпа крестьянок, подгоняемая страхом, вскоре опередила их и исчезла из вида.
Когда они достигли опасных проходов, пастух схватил руку Ивонны и повел ее, почти неся на руках, по выдолбленным над пропастью ступеням.
— Не смотрите назад, барышня, и не смотрите налево, — повторял он. — Смотрите вперед, — туда, куда вы ставите ноги.
Она повиновалась.
Пришлось поднять на руки гувернантку, у которой сделалось головокружение. Один из двух стариков предложил Губерту нести его маленькую сестру. Сидя верхом на сильных плечах, ребенок весело смеялся, поворачивая во все стороны свое розовое, цветущее личико. Губерт и Макс спустились обратно за госпожей де Мирамар, упавшей на тропинку. Госпожа Андело стояла рядом, стараясь ее приободрить. Старые горцы карабкались бодрым шагом. Их ноги крепко цеплялись за скользкий камень. Они переходили со скалы на скалу с уверенной смелостью людей, привыкших с детства ходить по краю пропасти.
Старый Ганс внезапно остановился и глухо вскрикнул. Его спутник, несший за ним маленькую Жермену, оцепенел на месте. Оба склонились над пропастью, ужас парализовал их лица, и глаза, вылезшие из орбит, казались безумными…
Вода бушевала на дне узкого ущелья, катясь с грохотом, который отражался высоким массивом гор и оглушал людей, застывших на краю головокружительной пропасти. Послышался пронзительный женский крик и звонкий голос Поля, который спрашивал:
— Папа, это опять море?
Губерт, пораженный, прошептал:
— Это волна… Большая волна…
Вода клокотала на дне ущелья. Ее пенистые волны перемещались с каждой секундой, поднимаясь и наступая на крутые склоны. Грохоту воды вторил рев стада, погибавшего у подножья крутой скалы но ту сторону ее. Животные чувствовали приближение потока и напрасно искали выхода. Обезумевшие коровы кружились и скакали по террасе, суживавшейся каждую минуту. Вода уже захлестывала их ноги. Наклонив голову, они бросились на скалу, с отчаянием стараясь преодолеть препятствие. Когда вода дошла им до брюха, они перестали бороться и, одна за другой, стали падать в воду.
Старый горец, несший Жермену, внезапно пошатнулся и протянул руки, ища опоры. Один миг его лицо, подергиваемое судорогой, молило о помощи. Потом он качнулся, руки его ловили пустоту, и он рухнул в пропасть вместе с девочкой, смех которой внезапно оборвался. Раздались крики. Госпожа Андело схватила за руки мать, которая, обезумев, хотела броситься вниз. Макс цеплялся за стену, нащупывая извилины, пытаясь спуститься. Но пастух, не отпуская терявшую сознание Ивонну, остановил его задыхающимся голосом, указывая жестом на бушующую воду, которая пенилась под ними.
— Это бесполезно! Вы же видите?
Бесполезно!.. Белокурая головка, пухленькое тельце, — все это лежало теперь разбитое на какой- нибудь окровавленной скале, под угрозой потока…
— Оставьте меня!.. Оставьте меня умереть здесь! — стонал де Мирамар.
— Если вы хотите спасти других, то надо идти!.. Идти быстрей! — шептал пастух. — Еще немного, и мы не сможем перейти вброд.
Он указал рукой на точку, где между сближающимися скалами прорывался водный поток. Его порывистые струи вырисовывались белой нитью на черной скале.
Макс выпрямился. Его энергичный голос прозвучал резко и отчетливо.
— Будем пытаться спасти тех, которые остаются… Вода поднимается!
Старый Ганс схватил ученого за руку и толкнул его вперед.
— Скорей!.. Надо идти!
На крутизне отвесных скал началась страшная борьба, исполненная ужаса и мук, от которых ныли все суставы.
Над людьми, качалось, навис непроницаемый мрак. Они шли, ничего не видя перед собой, кроме камней, которые им надо было перейти; ничего не слыша, кроме рокота бушующей воды. Они не чувствовали больше боли ни в истерзанных ногах, ни в руках, из которых сочилась кровь. Сколько времени шли они таким образом? Сколько времени Макс и Губерт тащили неподвижное тело матери? Неужели соседние предметы уже окутывались сумерками? Пастух не переставал высчитывать расстояние, которое отделяло их от брода. И каждую минуту его отрывистый голос молил:
— Скорей!.. Скорей!.. Идемте!..
Тропинка начала спускаться к ручью, стекавшему на нижние затопленные террасы.
Узкая полоса неба, видневшаяся между скалами, исчезала в сумерках, придавая ущелью еще более мрачный вид.
— Наконец-то поток! — прошептал пастух.
Снизу поднималась какая-то черная пелена, разделяя оба склона. Беглецы миновав их один за другим, поддерживая женщин и погружаясь по колено в воду. Наконец они перебрались на другую сторону. Ужас дня казался бесконечным…
Над их головой открылось небо и замерцали звезды. Значит, на обреченной Земле свет еще не угас. Направо поднимался высокий ледник, блестевший тусклой белизной. Они почувствовали под ногами более отлогий скат и поднялись еще выше, спотыкаясь и еле волоча разбитые ноги. Внезапно покрытый травою склон исчез. Между молочно-белыми вершинами, под звездами снова показавшегося неба, раскинулась зеленая долина.
— Долина Сюзанф! — объявил пастух.
Вскоре они услышали, как он закричал:
— Это вы, Инносанта? О! Вы хорошо сделали, что вышли нам навстречу.
Ему ответили неясные возгласы. Ивонна почувствовала, как ее схватили чьи-то сильные руки, женский голос, громкий и ласковый, говорил:
— Идите ко мне, моя бедняжка…
Прежде, чем отдаться этой воле, захватывавшей ее измученное тело, Ивонна обернулась и увидела, как какие-то люди склонились над ее матерью и понесли ее на руках. Тогда Ивонна закрыла глаза. Она открыла их только на одно мгновение, когда ее опускали на жесткую землю. При свете мерцающего пламени она увидела странную женщину, одетую по-мужски, узкое пространство, заключенное между каменных стен и совсем близко бледные лица своей матери и Евы. Ивонна опустила веки и потеряла сознание…
