- Все это, конечно, хорошо, господа! Очень даже все это хорошо. А вот... ке фер? Фер-то ке?
Генерал - это присказка.
Сказка же будет впереди.
Живем мы, так называемые ле рюссы2, самой странной, на другие жизни не похожей, жизнью, держимся вместе не взаимопритяжением, как, например, планетная система, а, вопреки законам физическим, взаимоотталкиванием.
Каждый ле рюсс ненавидит всех остальных столь же определенно, сколь все остальные ненавидят его.
Настроения эти вызвали некоторые новообразования в русской речи. Так, например, вошла в обиход частица 'вор', которую ставят перед именем каждого ле рюсса:
- Вор-Архименко, вор-Петров, вор-Савельев.
Частица эта давно утратила свое первоначальное значение и носит характер не то французского 'де' для обозначения звания именуемого лица, не то испанской приставки 'дон':
Дон Диего, дон Хозе.
Слышится разговор:
- Вчера у вора-Вильского собралось несколько человек. Были вор-Иванов, вор-Гусин, вор-Попов. Играли в бридж. Очень мило.
Деловые люди беседуют:
- Советую вам привлечь к нашему делу вора-Пащенко. Очень полезный человек.
- А он того?.. Не злоупотребляет доверием?
- Господь с вами! Вор-Пащенко? Да это честнейшая личность, кристальная душа!
- А может быть, лучше пригласить вора-Кущенко?
- Ну нет, этот гораздо ворее.
Свежеприезжающего эта приставка первое время сильно удивляет, даже пугает.
- Почему вор? Кто решил? Кто доказал? Где украл?
И еще больше пугает равнодушный ответ:
- А кто его знает - почему да где... Говорят - вор, ну и ладно.
- А вдруг это неправда?
- Ну вот еще. А почему бы ему и не быть вором?
И действительно - почему?
Соединенные взаимным отталкиванием, ле рюссы определенно разделяются на две категории: на продающих Россию и на спасающих ее. Продающие - живут весело. Ездят по театрам, танцуют фокстрот, держат русских поваров, едят русский борщ и угощают спасающих Россию. Среди всех этих ерундовских занятий совсем не брезгуют и своим главным делом, но, если вы захотите у них справиться, почем теперь и на каких условиях продается Россия, вряд ли они смогут дать толковый ответ.
Совсем другую картину представляют спасающие: они хлопочут день и ночь, бьются в тенетах политических интриг, куда-то ездят и разоблачают друг друга.
К 'продающим' относятся добродушно и берут с них деньги на спасение России. Друг друга ненавидят белокаленой ненавистью.
- Слышали, вор-Овечкин какой оказался мерзавец! Тамбов продает.
- Да что вы, кому?
- Как кому? Чилийцам!
- Что?
- Чилийцам, вот что!
- А на что чилийцам Тамбов дался?
- Что за вопрос! Нужен же им опорный пункт в России.
- Да ведь Тамбов-то не овечкинский, как же он его продает?
- Я же вам говорю, что он мерзавец. Он с вором-Игнаткиным еще и не такую штуку выкинул. Можете себе представить, взял да и переманил к себе нашу барышню с пишущей машинкой как раз в тот момент, когда мы должны были поддержать Усть-Сысольское правительство.
- А разве такое есть?
- Было. Положим, недолго. Один подполковник, - не помню фамилию - объявил себя правительством. Продержался все-таки полтора дня. Если бы мы его поддержали вовремя, дело было бы выиграно. Но куда же сунешься без пишущей машинки? Вот и проворонили Россию. И все он - вор-Овечкин. А вор-Коробкин - слышали? Тоже хорош, уполномочил себя послом в Японию.
- А кто же его назначил?
- Никому не известно. Уверяют, будто бы какое-то Тирасполь-сортировочное правительство. Существовало оно минут пятнадцать - двадцать... По недоразумению.
Потом оно сконфузилось и прекратилось. Ну, а Коробкин как раз тут как тут, за эти четверть часа успел все это обделать.
- Да кто же его признает?
- А не все ли равно! Ему, главное, нужно было вес получить, - для этого и уполномочился. Ужас!
- А слышали последнюю новость? Говорят, Бахмач взят.
- Кем?
- Неизвестно!
- А у кого?
- Тоже неизвестно. Ужас!
- Да откуда же вы это узнали?
- Из радио. Нас обслуживает два радио: совет-ское и наше собственное, 'Первое Европейское Переврадио'.
- А Париж как к этому относится?
- Что Париж? Париж, известно, как собака на сене. Ему что!
- Но скажите, кто-нибудь что-нибудь понимает?
- Вряд ли! Сами знаете, это Тютчев сказал, что 'умом Россию не понять'. А так как другого органа для понимания в человеческом организме не находится, то и остается махнуть рукой. Один из здешних общественных деятелей начинал, говорят, животом понимать, да его уволили.
- Н-да-м...
- Н-да-м.
Посмотрел, значит, генерал по сторонам и сказал с чувством:
- Все это, господа, конечно, хорошо. Очень даже все это хорошо. А вот... Ке фер? Фер-то ке?
Действительно - ке?
Когда рак свистнул
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ УЖАС
Елка догорела, гости разъехались.
Маленький Петя Жаботыкин старательно выдирал мочальный хвост у новой лошадки и прислушивался к разговору родителей, убиравших бусы и звезды, чтобы припрятать их до будущего года. А разговор был интересный.
- Последний раз делаю елку, - говорил папа-Жаботыкин. - Один расход, и удовольствия никакого.
- Я думала, твой отец пришлет нам что-нибудь к празднику, - вставила maman-Жаботыкина.
- Да, черта с два! Пришлет, когда рак свистнет.
- А я думал, что он мне живую лошадку подарит, - поднял голову Петя.
- Да, черта с два! Когда рак свистнет.
Папа сидел, широко расставив ноги и опустив голову. Усы у него повисли, словно мокрые, бараньи глаза уныло уставились в одну точку.
Петя взглянул на отца и решил, что сейчас можно безопасно с ним побеседовать.
- Папа, отчего рак?
