- Вам нужно неприличное? - деловито осведомилась Зоинька и, вернувшись домой, спросила у матери:
- Maman, что считается самым неприличным?
Maman подумала и сказала, что, по ее мнению, неприличнее всего на свете голые люди.
Зоинька поскрипела минут десять пером и на другой же день гордо протянула свою рукопись ошеломленному редактору.
- Вы хотели неприличного? Вот! Я переделала.
- Да где же? - законфузился редактор. - Я не вижу... кажется, все, как было...
- Как где? Вот здесь - в действующих лицах.
Редактор перевернул страницу и прочел:
'Действующие лица: Иван Петрович Жукин, мировой судья, 53 лет - голый.
Анна Петровна Бек, помещица, благотворительница, 48 лет - голая.
Кусков, земский врач - голый.
Рыкова, фельдшерица, влюбленная в Жукина, 20 лет - голая.
Становой пристав - голый.
Глаша, горничная - голая.
Чернов, Петр Гаврилыч, профессор, 65 лет - голый'.
- Теперь у вас нет предлога отвергать мое произведение, - язвительно торжествовала Зоинька. - Мне кажется, что уж это достаточно неприлично!
Страшная сказка
Когда я пришла к Сундуковым, они торопились на вокзал провожать кого-то, но меня отпустить ни за что не согласились.
- Ровно через час; а то и того меньше, мы будем дома. Посидите пока с детками, - вы такая редкая гостья, что потом опять три года не дозовешься. Посидите с детками! Кокося! Тотося! Тюля! Идите сюда! Займите тетю.
Пришли Кокося, Тотося и Тюля.
Кокося - чистенький мальчик с проборчиком на голове, в крахмальном воротничке.
Тотося - чистенькая девочка с косичкой в перед-ничке.
Тюля - толстый пузырь, соединивший крахмальный воротничок и передничек.
Поздоровались чинно, усадили меня в гостиной на диван и стали занимать.
- У нас папа фрейлейн прогнал, - сказал Кокося.
- Прогнал фрейлейн, - сказала Тотося.
Толстый Тюля вздохнул и прошептал:
- Плогнал!
- Она была ужасная дурища! - любезно пояснил Кокося.
- Дурища была! - поддержала Тотося.
- Дулища! - вздохнул толстый.
А папа купил лианозовские акции! - продолжал занимать Кокося. - Как вы полагаете, они не упадут?
- А я почем знаю!
- Ну да, у вас, верно, нет лианозовских акций, так вам все равно. А я ужасно боюсь.
- Боюсь! - вздохнул Тюля и поежился.
- Чего же вы так боитесь?
- Ну, как же вы не понимаете? Ведь мы прямые наследники. Умри папа сегодня - все будет наше, а как лианозовские упадут, - тогда будет, пожалуй, не густо!
- Тогда не густо! - повторила Тотося.
- Да уж не густо! - прошептал Тюля.
- Милые детки, бросьте печальные мысли, - сказала я. Папа ваш молод и здоров, и ничего с ним не случится. Давайте веселиться. Теперь святки. Любите вы страшные сказки?
- Да мы не знаем, - какие такие страшные?
- Не знаете, ну, так я вам расскажу. Хотите?
- Хочу!
- Хочу!
- Хацу!
- Ну-с, так вот слушайте: в некотором царстве, да не в нашем государстве, жила-была царевна, красавица-раскрасавица. Ручки у нее были сахарные, глазки васильковые, а волоски медовые.
- Француженка? - деловито осведомился Кокося.
- Гм... пожалуй, что не без того. Ну-с, жила царевна, жила, вдруг смотрит: волк идет...
Тут я остановилась, потому что сама немножко испугалась.
- Ну-с, идет этот волк и говорит ей человеческим голосом: 'Царевна, а царевна, я тебя съем!'
Испугалась царевна, упала волку в ноги, лежит, землю грызет.
- Отпусти ты меня, волк, на волю.
- Нет, - говорит, - не пущу!
Тут я снова остановилась, вспомнила про толстого Тюлю, - еще перепугается, захворает.
- Тюля! Тебе не очень страшно?
- Мне-то? А ни капельки.
Кокося и Тотося усмехнулись презрительно.
- Мы, знаете ли, волков не боимся.
Я сконфузилась.
- Ну, хорошо, так я вам другую расскажу. Только, чур, потом по ночам не пугаться. Ну, слушайте! Жила-была на свете старая царица, и пошла эта царица в лес погулять. Идет-идет, идет-идет, идет-идет, вдруг, откуда ни возьмись, выходит горбатая старушонка. Подходит старушонка к царице и говорит ей человечьим голосом:
- Здравствуй, матушка!
Отдала царица старушонке поклон.
- Кто же ты, - говорит, - бабушка, что по лесу ходишь да человечьим голосом разговариваешь?
А старушонка вдруг как засмеется, зубы у нее так и скрипнули.
- А я, - говорит, - матушка, та самая, которую никто не знает, а всякий встречает. - Я, - говорит, - матушка, твоя Смерть!
Я перевела дух, потому что горло у меня от страха стянуло.
Взглянула на детей. Сидят, не шевелятся. Только Тотося вдруг придвинулась ко мне поближе (ага, у девочки-то, небось, нервы потоньше, чем у этих идиотских парней) и спросила что-то.
- Что ты говоришь?
- Я спрашиваю, сколько ваша муфта стоит?
- А? Что? Не знаю... не помню... Вам, верно, эта сказка не нравится? Тюля, ты, может быть, очень испугался? Отчего ты молчишь?
- Чего испугался? Я старухов не боюсь.
Я приуныла. Что бы такое выдумать, чтобы их немножко проняло?
- Да вы, может быть, не хотите сказки слушать?
- Нет, очень хотим, пожалуйста, расскажите, только что-нибудь страшное!
- Ну, хорошо, уж так и быть. Только, может быть, нехорошо Тюлю пугать, он еще совсем маленький.
- Нет, ничего, пожалуйста, расскажите.
- Ну-с, так вот! Жил-был на свете старый граф. И такой этот граф был злой, что к старости у него даже выросли рога.
Тотося подтолкнула Кокосю, и оба, закрыв рот ладонью, хихикнули.
- Чего это вы? Ну-с, так вот выросли у него рога, а когда вывалились от старости зубы, то на место них прорезались кабаньи клыки. Ну, вот жил он, жил, рогами мотал, клыками щелкал, и пришло ему,
