Нора скривилась, но промолчала и вслед за Гордоном отошла к краю бывшей пентаграммы, занявшись её дезактивацией. Если хочет рисковать - пусть рискует: при свидетелях снял с них ответственность за свою жизнь.
Спешившись, Брагоньер столкнул тело гоэта с Эллины и, размахнувшись, раскроил смертельно раненному Гланеру череп. Потом в исступлении ярости несколько раз вонзил меч в грудь метаморфу и, приказав доставить покойника в столицу для публичного сожжения, склонился над гоэтой. Пальцы скользнули к сонной артерии.
Минута - и Брагоньер в отчаянье ударил кулаком по алтарю, тяжело опустился на землю. Маги, потупившись, понимающе молчали, а потом, отойдя, начали нашёптывать поминальную молитву.
Соэр снял перчатку, приложил ладонь к губам Эллины, силясь почувствовать хоть какое-то дыхание.
На душе было мерзко - не уберёг.
Отчаянье и собственное бессилие душили, заставив наплевать на обычную в подобных случаях процедуру осмотра места происшествия.
Да, он предупреждал, что она рискует, что её могут убить, но, Дагор, ему не нужен был её труп! Он не желал видеть её труп. Соэр даже и мысли не допускал, только там, у оврага... И тут же отогнал от себя, напоминая о логике и фактах.
Брагоньер пребывал в уверенности, что всё будет хорошо, что они успеют, сумел убедить в этом Эллину, которая доверилась ему. Верила и до последнего думала, что они спасут её.
Брагоньер старался не смотреть на труп Гланера Ашерина, чтобы не поддаться искушению снова взяться за меч, - нельзя демонстрировать подобные постыдные для инквизитора чувства на людях. Личные чувства. Свою бессильную ненависть. Он и так позволил себе слишком много.
Решив окончательно убедиться, что ничего сделать нельзя, соэр осторожно оттянул верхнее веко гоэты и прикоснулся к глазу пальцем возле зрачка. Глаз дёрнулся. Она ещё жива!
- Что стоите, как истуканы?! - обернувшись, рявкнул на магов Брагоньер. - Мне нужен врач, некромант - кто угодно! Вас учили азам медицины? Так какого гхыра вы стоите там? Обоих отдам под суд за оставление человека в опасности.
- Но, господин Брагоньер, - возразил Гордон, - боюсь, мы никак...
- Исполняйте приказ! Госпожа Нора, ко мне, господин Гордон, - молнией в университет. И, помнится, я просил на всякий случай подыскать некроманта. Где он?
Судя по голосу, соэр пребывал в том расположении духа, когда хочется кого-то убить. И не мысленно, а вполне реально.
Никто из них не посмел спорить.
Брагоньер бережно поднял Эллину с алтаря, перенёс за пределы разрушенных пентаграмм и уложил на постеленный Гордоном плащ. Нора покорно подошла к соэру, опустилась на колени перед гоэтой, сняла с шеи уровневый накопитель и попыталась влить его энергию в Эллину. И всё это под пристальным взглядом Брагоньера.
Гордон уже собирался открыть портал, когда на поляне неслышно появился Малис.
Соэр напрягся, потянулся к оружию, но затем резко отдёрнул руку и привычным бездушным тоном велел магам его не трогать. Спокойствие, вопреки обыкновению, давалось тяжело, но сила воли, годы тренировок и воспитание сделали своё дело, - лицо и голос Брагоньера снова излучали непредвзятую отстранённую холодность.
- Как я понимаю, некромант - это вы. Или, господин Малис, вы появились по собственной воле? Знаю, что госпожа Тэр для вас кое-что значит...
Он смело направился к Малису, не сводя с него пронизывающих зелёных глаз. Никакого страха, ощущение собственного превосходства и полного владения ситуацией. Будто они сейчас не в лесу, а в допросной.
Некромант скривился то ли в улыбке, то ли в усмешке. Он помнил тюремные застенки и разговоры с этим следователем, который умел выбивать показания. Ему было, за что его ненавидеть, но и уважать также. Достойный враг, но только сюда Малиса привела не жажда мести.
- Рад видеть Гланера мёртвым, - глаза некроманта скользнули по трупу метаморфа. - Профессионально.
- У меня к вам предложение. Выгодное предложение. Жизнь Эллины в обмен на снятие с вас обвинений. Она ещё дышит, так что деформации личности не произойдёт.
Малис ничего не ответил, молчаливо прошёл мимо Брагоньера, отодвинул в сторону излучавшую недовольство и глухую неприязнь Нору и минуту рассматривал гоэту. Затем велел всем отойди за деревья.
- Она выживет, господин инквизитор, но к вам это не имеет никакого отношения.
- Мне всё равно, - глухо ответил Брагоньер. - Своё слово я сдержу при любых обстоятельствах.
Взяв лошадь под уздцы, он с трудом заставил себя повернуться спиной к тёмному.
Соэр впервые предлагал такому, как он, сделку, но выбора не было. Он должен был быть вежливым с Малисом, закрыть глаза на его преступления, доверять ему. Иного выхода Брагоньер не видел - он не строил иллюзий и понимал, что госпожу Тэр не отпустит за грань только некромант.
Остановившись у кромки леса, соэр внимательно, напряжённо наблюдал за действиями Малиса, машинально подмечая все стадии процесса. Рука тянулась к походной фляжке с коньяком, содержимое которой притупило бы чувства и вернуло привычное состояние рассудочности, но Брагоньер не позволил себе поддаться слабости. Ещё успеет и наедине с самим собой, не давая почвы для пересудов. А сейчас он должен смотреть, потому как сам повинен в произошедшем. Смерть Эллины Тэр на его совести.
- Следите, чтобы я не сотворил зомби, не вселил в тело дух? - с издёвкой обратился некромант к единственному оставшемуся в поле зрения наблюдателю.
- Просто хочу знать первым. Не беспокойтесь, я вам мешать не стану, обвинений не предъявлю. А вместо словесных препирательств я советовал бы заняться оживлением. С ней... - он сделал паузу, тон изменился, утратив высокомерие и холодность. - Она ведь ещё жива?
Малис кивнул, поднял Эллину и вместе с плащом, на котором она лежала, снова перенёс на алтарь. Наклонившись, начертил на земле треугольник, вершиной которого была гоэта. Взял её за руки и положил их ладонями вверх, затем зачерпнул пригоршню чистого снега и омыл грудную клетку Эллины.
Раухтопаз перстня некроманта коснулся края раны, окрасившись тёмной свернувшейся кровью, которая уже перестала вытекать из груди. Дымчатая поверхность потемнела, пока не стала абсолютно чёрной.
Эллина издала то ли хрип, то ли стон и дёрнулась на алтаре.
Из раны снова потекла кровь, так что пришлось перевязать частью собственной рубашки.
Камень принял смерть, но мог и отдать жизнь, которую столько раз забирал, впитывал, как губка. Но для этого требовалось провести небольшой ритуал.
Малис чертил руны прямо на теле гоэты, бледном, отливающем синевой. Гранями раухтопаза, оставляя сеть неглубоких царапин: кровь - необходимое условие его магии. Затем положил руки в начало и в конец рунного текста, не отрывая, скользнул ими сначала по животу и бокам Эллины, затем по жертвеннику, земле, пока не достиг линий треугольника.
Лёгкое, практически неуловимое движение губ - и он отнимает руки, выпрямляется, а треугольник становится осязаемым. Пока что голубоватым. Его необходимо наполнить силой, жизненной энергией, для этого пригодится перстень.
Раухтопаз, повинуясь воле хозяина, отдаёт то, что обычно отбирал.
Свечение треугольника меняется на белое. Оно такое яркое, что слепит глаза, и пеленой скрадывает движения и действия некроманта, склонившегося над Эллиной.
Оживить гоэту оказалось несложно - она была при смерти, но не умерла, поэтому сама подсознательно цеплялась за жизнь, с жадностью поглощала энергию, заживлявшую ткани.
Рана уже не кровоточила, постепенно затягиваясь. Малис водил над ней ладонью, подёрнутой едва заметным свечением. Затем крепко накрыл пальцы гоэты своими пальцами и вместе с яркой вспышкой, после которой треугольник превратился в обыкновенный рисунок, поцеловал в губы, делясь частичкой
