Павел очнулся в теплой каюте, на подвесной койке. Возле него сидел человек в белом халате. Он кивнул согласно головой, когда Павел пробудился. Мол, хорошо!
— Где я? — разомкнул Павел разъеденные морской водой губы. — Что произошло?
Доктор помог ему сесть в постели.
— Это я должен у тебя спросить, милок, что произошло. Хотя ничего не надо говорить, все и так понятно.
Павел огляделся. Под ним белоснежная простыня, на нем шерстяное одеяло с пододеяльником. Просторная рубашка с длинным рукавом. Откинув одеяло, он увидел, что на нем кальсоны с распущенными завязками на щиколотках. Почему?то подумал: «Непорядок!» — и хотел было завязать их. И не смог дотянугься. Доктор отстранил его, сам управился с этими завязками.
— А теперь на воздух, — сказал он и стал помогать Павлу вставать с койки.
Павел заспешил, чувствуя подкатывающийся позыв рвоты.
Вышли на палубу. Свежий ветерок ворвался в легкие и вытолкнул из Павла горький тошнотворный ком: он долго и судорожно освобождался от морской воды, комом скопившейся в желудке. И когда освободился, огляделся, кутаясь в длиннополый ватник.
На траверзе, напротив них стояла неподвижно «Джурма». Попались! В борт ей с обеих сторон нацелились два торпедных катера; орудия сторожевика, на котором Павел, тоже были нацелены на мятежный корабль.
Вдруг резко взвыла сирена. Павел вопросительно посмотрел на доктора.
— Пошли в каюту, — сказал тот, беря его под руку. — Последнее предупреждение им. Если через пять минут не выбросят белый флаг, их торпедируют…
Спустились в каюту. Укладываясь в постель, Павел поблагодарил доктора. Тот, укрывая его одеялом, покачал в сожалении головой:
— Сразу видно — культурный человек. А как попал туда, к ним? И что там произошло?
— Бунт. Уголовники захватили корабль. Перебили охрану, команду. За исключением капитана, штурмана и радиста. Машка там орудует. По — моему, в сговоре со старшим лейтенантом — начальником конвоя…
— Ну и что они?
— Бузят, развлекаются. Людей за борт кидают акулам. На веревке. Вроде наживы…
— Влепят им еще по десятке, не меньше. А Машку с начальником конвоя к стенке поставят. А тебя, значит, акулам?..
— Да! На веревочку — и за борт.
— И как же ты?
Павел пожал плечами.
— Как видите. Живой. Внушил себе, что выживу…
— Неужели такое возможно? — доктор не верил.
— А что оставалось делать? Вспомнил, как один моряк дальнего плавания, побывавший в океане с акулами один на один… — Павел улыбнулся, помолчал, глядя в потолок кубрика. — Это уже третье…
— Что — третье?
— Рождение. Настоящее, когда мама родила. Потом Южная Озерейка. И вот… Из пасти акулы, считай, вытащили.
— Да — а-а! — доктор прерывисто вздохнул. — Представляю себе!..
На берегу Павла сдали в органы. Следователь обстоятельно допросил его. Пришел, видно, к выводу, что он не из зачинщиков, его подлечили и отправили этапом в Тайшетлаг. Не на Колыму.
Эпилог
Его амнистировали в знаменитом 1953–м. Десять лет лагерей! И еще пять на вольном поселении без права выезда с назначенного места жительства. И только после этого он выбрался, наконец, в Южную Озерейку. Нашел там Евдокию с дочкой, которой было уже шестнадцать. У них сложилась семья. Родились два сына.
Павел Степанович никогда никому не рассказывал про свои злоключения. И только перед смертью рассказал обо всем автору этих строк.
Говорят, была у него одна «странность» — каждое воскресенье он шел через весь поселок к памятнику погибшим десантникам с букетом цветов в руках. Возлагал цветы и потом долго стоял на берегу, глядя в открытое море.
Похоронили его на маленьком кладбище Южной Озерейки. На том самом берегу, где настиг его смерч судьбы нашей.
БЛИЖЕ К ИСТИНЕ
В июле 1969 года мы с Женей (он для меня остался Женей) совершили пеший поход через горы к Черному морю. Не подумайте, что мы карабкались по скалам и преодолевали высокие горы. Нет. Мы пересекли Северо — Кавказский хребет в самой что ни на есть северо — западной его оконечности, почти на исходе, где горы уже невысокие; спокойные, как говорят туристы.
Это наше предприятие было не столько спортивным, сколько эстетико — авантюристическим, я бы сказал. Нам хотелось посмотреть красоту земли, побыть на природе с глазу на глаз; может, испытать себя в чем?то; нам хотелось впечатлений и приключений.
Для начала мы выбрали довольно сложный маршрут; Абинск — Эриванская — Адербиевка — Геленджик. Потом, правда, изменили его, пошли более легким: из Эриванской повернули на Шапсугскую и вышли к морю не в Геленджике, а в Кабардинке. Срезали угол. Правда, не по своей воле. Вмешался Его Величество Случай.
Все было: и землю посмотрели в одном из самых прекрасных уголков России. И побыли с природой с глазу на глаз, и испытали себя кое в чем… А впечатлений и приключений было столько, что Жене хватило на книгу: наш поход лег в основу его повести «Билет на балкон». Она вышла в свет два года спустя в Центрально — Черноземном книжном издательстве в Воронеже. Это был его своеобразный творческий отчет о нашем походе. А мой вот только теперь, шестнадцать лет спустя, пробился на страницы. Почему так поздно? Не знаю. Я много раз принимался за работу, извел немало бумаги, но всякий раз бросал. Почему?то не писалось. Может, боялся повториться? А может, что другое мешало? В конце концов я решил как бы проиллюстрировать в литературной форме зарождение и вызревание замысла повести «Билет на балкон». Решение пришло неожиданно: я болел, нудился без дела. Стараясь хоть чем?нибудь занять себя, принялся копаться в своей библиотеке и наткнулся на Женину книгу с дарственной надписью: «Дорогому другу Виктору. Пусть все будет хорошо».
Это самая пространная и самая эмоциональная надпись из всех его надписей, которые у меня есть. Женя — сдержанный по натуре человек, и так «расчувствоваться» мог только по большому поводу. Я вспомнил вдруг с волнением наши смешные приготовления к походу, милую нашу суету, разговоры, приключения в дороге в то страшное утро, когда его рюкзак облепили большие зеленые мухи…
Сладко сжалась душа: неужели все это было?.. И наша вылазка на природу, о смысле которой мы не очень?то задумывались тогда, вдруг показалась мне значительным событием в жизни. В самом деле! Мы добровольно подвергли себя серьезному испытанию. При этом мы не думали о том, что подвергаем себя испытанию, мы просто пошли в поход, с предвкушением радости общения с природой, меньше всего думая
