окна, как он дрожит - мелко, нервно, словно призывая брата положить конец его внутренней муке. И Северус на одеревеневших от долгого, неподвижного стояния ногах, подошёл к брату сзади, прижался к нему и обнял его за бёдра. Квотриус тотчас же затрепетал ещё сильнее.
- Что с тобой? Ты боишься… той боли? - спросил Северус.
- О, нет! - горячим шёпотом заверил его Квотриус. -Не боли боюсь я, да и она должна быть слабее, но не о ней речь…
- О чём же?
- О ком! - яростно и страстно выкрикнул брат. - О тебе, душа моя, лунный камень, жемчужина! Отчего так долго не подходил ты ко мне?! Стал я вдруг противен тебе?! Отчего?! Отчего ты так мучаешь меня?
- Нет, возлюбленный мой, вовсе не противен ты мне, отнюдь, но желанен свыше меры, - всё так же, на ухо, прошептал Северус. - Я ждал, когда… ты подойдёшь ко мне, вот и всё. А ещё любовался тобою, просто, как прекрасным изваянием из плоти и крови, с чудесными живыми глазами.
- Ты… Ты жесток, о, душа моя. Ты же знаешь, что никому не положено приближаться с… такой целью к Господину дома против его на то изволе…
- Помолчи, Квотриус, и подумай - откуда мне - пришлецу из далёкого будущего знать все тонкости обхождения с тем, кем я не по праву считаюсь, - шептал Северус.
А сам, быстро сообразив, в чём дело, коснулся источника раздражения молодого человека - его давно уже восставшего мужского достоинства.
Несколько, всего пять или шесть движений, и семя пролилось на землю, а Квотриус словно бы обмяк в объятиях Северуса, сейчас просто снова обхватившего брата за бёдра и всё так же жарко прижимавшегося всем телом, упираясь восставшим пенисом ему в ягодицы, что вызывало чувства и смущения, и стыдливости, и желания, сжал их ему и начал целовать его шею сзади, проводя кончиком языка прихотливые дорожки из-под корней коротко подстриженных волос к выступающему позвонку. Затем Северус довольно чувствительно прикусил мочку младшего брата, отчего тот сначала дёрнулся, а потом застонал грудным голосом, каким-то пряным от очень сильного желания, вновь охватившего его с большим жаром и необъятностью.
Северус только сейчас почувствовал, как возбуждён сам и как горит всё тело - оказывается, ему давно уже стало жарко, как… как в первый раз. И он, разомкнув руки, легко развязал пояс и скинул тунику на ложе, а затем повернул Квотриуса, как неподвижную куклу, к себе лицом и раздел его тоже.
Тут брат словно ожил и страстно вжался в тело Северуса, целуя его опущенную голову, лаская его лицо нежнейшими прикосновениями подушечек пальцев, обрисовывая черты, брови, веки, как это делал сам Северус совсем недавно - этой же долгою ночью, всего пару часов назад, не больше.
Забыв напрочь о саднящей ранке на кончике языка, он облизывал им губы Северуса, а потом, словно бросившись в ледяную реку, так горела кожа под руками ласкающего Квотриуса брата, погрузил язык в глубину рта Северуса, обвёл контуры его зубов, таких странно неправильных, подлез под корень языка брата и поласкал только им обоим известное местечко, выпил слюну Северуса, горьковато-сладкую, дурманящую разум, отдающую неведомыми, словно бы очаровывающими всего младшего брата ароматами, пьянящими не хуже неразбавленного вина и затеял игривую борьбу языков.
Северус ввязался в неё с большой охотой и победил Квотриуса, оказавшись теперь в его влажной пещерке, облизывая изнутри щёки, такие мягкие и скользкие, безупречнейшие зубы, и также отблагодарил брата интимной лаской под языком, выпивая, глотая выделяющуюся сладкую, как дикий мёд, но непротивную Северусу - известному ненавистнику сладостей, а, напротив, весьма прельстивую и даже вкусную слюну. Слюна Квотриуса имела и небольшую солёность, приятно гармонирующую с зашкаливающей, горячей, растворённой сладостью его интимного местечка во рту.
Квотриус по привычке запрокинул голову, подставляя шею спереди для поцелуев и ласк, но успел увидеть, что Северус смачивает в слюне указательный палец и задрожал от нетерпения - он знал, что сейчас будет происходить, но, кроме секундного трепета и тихого стона, ничем не выказал своего ожидания. Северус же поцеловал, захватив много кожи с правой стoроны шеи Квотриуса, и стал посасывать её, впервые решив поставить метку страсти на возлюбленном, сам же введя уже второй палец в его анус. За вторым пальцем с небольшой задержкой из-за весьма ощутимого поцелуя с благодарным Квотриусом, последовал и третий. Младший брат захрипел от предвкушения чудесной предстоящей, а, впрочем, уже начавшейся захватывающей игры пальцев Северуса внутри.
Пока старший брат вновь увлечённо занялся прерванным поцелуем, засосом на видном месте - шее Квотриуса, его пальцы уже вовсю поигрывали с простатой брата младшего. Квотриус громко вскрикнул и дёрнулся задом, насаживаясь поглубже на пальцы, выполнявшие столь сладостную миссию.
Вдруг он стал так покачивать бёдрами, что пальцы с натираемым «орешком» стали плавно кружить в его сфинктере и там, внутри. Младший брат почти закричал, но остановился, перейдя на тот же хрип, что и несколько минут ранее. Это подсказало Северусу одну идею, которую он возжелал реализовать, оказавшись в Квотриусе.
Покружить там, внутри, но не пальцами, а пенисом. Что-то из этого получится и выйдет ли эта задумка, ведь анус брата так узок.
-
- Ложись на ложе, как женщина, на спину, а ноги немного разведи в стороны - я лягу сверху, почти прижавшись к тебе.
Изумлённый, даже встревоженный взгляд матовых глаз был ответом Северусу, но тот успокоил брата, сказав:
-Сие есть только начало, поверь мне - это… э… должно быть, прекрасная поза для соития двух мужчин. По крайней мере, наслышан я о ней весьма много.
И опять Северус, разумеется, умолчал о своём информаторе - Люпине в состоянии большого подпития, рассказывающем очередной похабный анекдот, как перепились два мужика, а потом не смогли трахнуться в этой позе потому, что тот, кто лежал снизу, стукнул ногой по плечу верхнего так, что тот сначала заорал благим матом, который Ремус тщательно воспроизвёл, так как в этой непечатной фразе и была суть анекдота, а потом мужики заснули и с утра не смогли понять, как оказались в одной постели, потому как оба были чистой воды натуралами.
… Образ Люпина, даже Ремуса-из-так-напугавшего-Северуса-видения почти померк в сознании Снейпа, а зря - Ремус-то очень даже скучал по своему другу и собутыльнику, и оставалось всё меньше надежды, что тот вернётся до следующего полнолуния, а, значит, ему придётся аппарировать из обжитых апартаментов в Хогвартсе, с окраины Хогсмида - их с Северусом заветного, безлюдного переулочка - в свой маленький домик с большим подвалом и прочной клеткой в нём. Но, может, профессор Слагхорн изобразит нечто похожее на Аконитовое зелье Северуса? Ведь специально учился старик Гораций у Сева…
… Квотриус, объятый желанием поскорее заполучить внутрь себя пенис брата, кажется, готов был на всё. По крайней мере, он беспрекословно выполнил то, что сказал Северус, лишь расширенные от изумления происходящим, словно во сне - сейчас его будут брать, как женщину! - выдавали тревогу и волнение Квотриуса, сейчас более обычного объятого жаждой соития и вожделением, ей сопутствующей.
Северус осторожно опустился лёгким, тонкокостным телом на пружинящее от через день, при посещении терм, подкачиваемых на стадионе мышц, и впервые подумал:
- «А смогу ли я подняться на вытянутых руках, удерживая тяжёлые ноги Квотриуса на плечах? Да ведь ещё и двигаться надо активно.»
Но потом страсть от близости мгновения единения с братом, превращения в единое целое четырёхруко-ногое чудо овладела его рассудком, вытеснив ненужные сейчас, слишком рациональные мысли вон из головы. Даже блока ставить не потребовалось - они ушли сами по себе, растаяв бесследно в огромном желании доставить брату наисладчайшую радость от близости.
- А теперь, возлюбленный, забрось ноги мне на плечи так, чтобы колени твои оказались бы согнутыми на них. Видишь, я вовсе не собираюсь овладевать тобой, как женщиной. Разве пробовал ты… так овладеть Каррой своей?
- Нет.
Квотриус выдавил короткое слово сквозь зубы от одного упоминания ненавистной ему женщины, которую они, входя, к тому же ещё и забыли отослать, а это - большая ошибка братьев.
Теперь эта негодная старуха, наверняка, подслушивает каждый их шёпот в надежде расслышать хоть
