Звезда Аделаида - 2

всё тело его сотрясалось. Он взглянул в глаза Снейпу, подставив ему свой разум для прочтения. Ему больно было говорить - подошедший спазм пережал горло.

- Я не смог, я должен устраниться от ласк тела тво…

- Не нужно, о Квотриус, брат мой, произносить сих словес. Прошу тебя!

Но он всё же проговорил, запинаясь и утруждаясь на каждом слове:

- Она ник… когда н-не люб…била м-меня. Н-но с-сп… спасибо тебе, о С-сев-верус м-мой, з-за л-ложь с- сию прев… восход… дно измышл… енную, п… прек-к-расную с-сказ-зку.

Но глаз Квотриус не отвёл, всё также безмолвно предлагая брату свои явные и твёрдые воспоминания.

Северус не стал перелистывать мыслеобразы, но осторожно погрузился в первое воспоминание и увидел… себя. Нагого, распростёртого, как манекен, на ложе, с опавшим членом, ласкать который принялся Квотриус, но взглянув в неподвижные, смотрящие сквозь потолок безжизненные глаза Северуса, потряс его за плечи. Но тот - сам Сев! Без видимой на то причины! - отодвинулся от Квотриуса и лёг на бок, отвернувшись от растерянного, потерянного в конец брата.

Снейп понял, что произошло - он впервые позволил себе так глубоко задуматься о другом мужчине в такой интимной ситуации, и вот, что из этого вышло - Квотриус, не перестающий беззвучно рыдать от «собственной несостоятельности», как любовника, насколько он понимал, для единственного мужчины - высокорожденного брата, отчего становился только ещё красивее и красивее. У самого Квотриуса, видимо, от рождения были длинные ресницы, но эти… эти были ещё прекраснее - принадлежащие двойнику Поттера, это были именно прекрасные ресницы Гарри, чётко разделённые, схожие с маленькими остриями, чуть закрученные вверх и последнее выдавало их «происхождение». На них висели крупные, переливающиеся даже в сегодняшний пасмурный день всеми радужными оттенками, какие только может передать жидкость, слёзы, украшающие кристалликами бриллиантов и без того необычайно прекрасного поистине неземною красотой Квотриуса.

- Странно, ведь и сам Квотриус, помнится, был обладателем «девичьих», густых, длинных ресниц, - подумалось не раз и не два профессору.

Северус приблизился к глазам брата и испил его слёзы. Тот послушно опустил веки, подставляя их для одной из самых интимных ласк - поцелуев, схожих по лёгкости с птичьим пером, внезапно словно скользнувшим по ним обоим по очереди.

Пером огромного ворона…

Северус тихо оделся и вышел, не проронив ни слова, боясь нарушить хрупкость мира, опустившегося на них обоих. На Северуса, притупив его глубокие, неудовлетворённые страсти. Мира, бесшумно опустившегося на Квотриуса с его, Сева, легчайшими, нежнейшими, бесстрастнейшими, не таящими в себе ненужного извинения, поцелуями.

Квотриус так и сидел с закрытыми глазами, пребывая в странном, как он думал, недостижимом в его теперешнем состоянии, такого неожиданном, нежданном ощущении полнейшего покоя и тишайшей, полнейшей расслабленности, словно выдернули из сердца его скорпионье, смертоносное жало. Но сие было явлением лишь временным, проходящим.

Он знал, что пройдёт совсем немного времени, и жало вновь вонзится в сердце, мучая его и заставляя отравленную кровь течь по жилам, приближая неумолимый, неотвратимый и такой желанный сердцем его, Квотриуса, конец, окончание бытия…

Северус, выходя, окинул взглядом опочивальню брата со страшенным Морфеусом на стене и краем глаза заметил на одном из сундуков лист тонкого папируса с несколькими строками, перо, и чернила, и киноварь - всё, как у переписчика Священного Писания в приснопамятном монастыре Святого Креста, кроме пергамента, заменённого на более благородный материал. И к чему всё это? Разум не находил ответа, а чувства… те отказывали и в прочности, и в малейшей точности.

Наверное, Квотриус действительно заперся у себя, раз даже в библиотеку не выходит, чтобы слагать там, в более подходящей обстановке свои превосходные в своей откровенной эротичности и необузданности порывов «оды». И это очень и очень печально. Означает это лишь одно - брат ещё нескоро покажет свои «таинственные» оды Северусу, раз так скрывается сам и скрывает свои сокровища, сокровенные строки. Но самое главное уже прозвучало - это были его слова о том, что он скорее подвергнется странному и неожиданному гневу Господина дома за ослушание, чем выйдет из опочивальни. Хотя такового непонятного и невнятного гнева до сих пор Северус не выказывал.

Снейпу показалось странным ещё и то, что Квотриус не трапезничал утром с домочадцами. Неужели нерасторопные кухонные рабы, привыкшие к иному виду труда на Господ, уже убрали остатки утренней трапезы Квотриуса? Что-то в такое несообразное и беспричинное да и бессмысленное «чудо» никак не верится. Ну никак, ничуть, ни малейшим образом.

А выходит-то, при таком раскладе карт жениться придётся Снейпу, но он… Он просто полежит рядом с молодой женой, не трогая её, вот и всё. Вот и всё, что будет между ними. А то, если поступить иначе и даже предположить, что у него появится желание обладать ею, если она окажется действительно хороша собою, ведь может он, конечно, чисто теоретически стать действительным прародителем…

Да! Тем самым Северусом - прародителем магического рода Снепиусов - Снеп - Снейп, о котором напишут в десятом веке потомки («Или всё же, желательно, чтобы предки? Ну, конечно, желательно!») в «Хронике благородной чистокровной семьи волхвов Снеп». Однако же, такого случиться не должно, а вот Квотриус сейчас явно на роль жениха и, тем более, мужа-зачинателя магического рода не годится.

- О, милостивый Мерлин и пречестная Моргана! Неужели… так и случится?! И у меня… здесь ещё и женщина, впрочем, совершенно нежеланная, появится?

Северус взмолился с благоговейным ужасом и, вместе с тем, каким-то пришедшим невесть откуда смирением и благорасположением к заступникам волшебников любого происхождения пред троном Создателя.

Но он ведь, хоть и «очень много пальцев раз, как» («Опять я о Гарри!») страстен, если признаться самому себе да и Квотриус знает об этом, но, всё-таки, не половой гигант, как и старался в своё время объяснить Гарри («И снова он - Гарри!») в разорённом и догорающем становище х`васынскх`. И самое простое, что можно сделать, чтобы отвязаться от жены и по-прежнему продолжать проводить ночи и утра, столь упоительные, с любимым Квотриусом, это дать ей понести дитятею в первую же ночь! Потом же не касаться её, обнаруживая огромнейшую, совершенно деланную заботу о сохранности и произрастании дитяти в утробе матери, как это в обычае ромеев - не спать с забеременевшей женою… Не помешать развитию его собственного дитяти, как ни ужасно это звучит. У графа Северуса Ориуса Снейп может появиться наследник - прародитель в пятом веке! Абсурд, нонсенс, чудовищная насмешка богини Фатум или же это легконогая, но тяжелая на самом деле в поступи, жестокая Фортуна так шутить изволит?!

- Ладно тебе, Сев, ершиться да о наследничке… здесь думать. Ничего же ещё не случилось, а ты уже бежишь впереди Хогвартс-Экспресса. Глупо это и не по-снейповски неразумно. Квотриус ка-а-к возьмёт да выйдет из своего «подполья», ка-а-к женится на девке-то предложенной.

… Да-а ка-а-к прикипит к ней сердцем и забудет меня совсем. Вот тогда-то горе настоящее, а не луковое будет.

А ты-то и рад сопли распустить, Сев. Совсем девочкой становишься, боттомом хочешь заделаться? Ну, давай-давай.

Да плевал я с маггловского небоскрёба в Сити на топов и боттомов! Я никогда не стану пасом, это уж точно! Мне это не по нраву! Мне нравится быть активным, топом, и уж никогда не боттомом! Хотя… Хотя, чем маггловский чёрт не шутит…А в этих вещах, ну, кто боттом, кто топ - ведь явно Сатана разбирается…

Но мысли всё равно продолжали вытекать из Северуса, как река из озера, хоть и были они весьма разноречивыми. Он так и рассуждал в пол-голоса, идя от брата к трапезной, где его должен был ожидать голодный Гарри, его Гарри, только его Гар…

- Но, может, дать ей, этой нечестной женщине, потом отвара Абортирующего зелья, чтобы скинула она плод нежеланный, ненужный, не долженствующий появиться на свет? А что, в лесу нашёлся бы ингредиент, всего один, нужный для подобного зелья, чтобы уничтожить плод от меня…

Если плод этот вообще может появиться от дальнейшего потомка самого себя, своего ребёнка.