Ибо весьма смущён я нечестивостью невесты своей.
-Нет, целуй и брюхатую - ты же кудесник, вот и избавишь её от непрошенного плода. Так заведено. Целуй и пошли. Не то уж жрать охота, а то эти-то, сыны Сабиниуса здоровы жрать, вот вдвоём барана без нас и съедят, а нам что потом? Второго барана, не прогневайся, сыне, готовить распорядись, дабы и нам с тобой и министром досталось бы вкусить нежнейшего мяса агнца.
- Полагаю я, стоит только дать Выфху приказ, дабы передал он кухонным рабам…
- Передам, сыне мой разумный.
Северус, немного опешив, вернулся к невестушке своей плодовитой и сказал ей прямо, без излишней лирики, которую он уже было замутил, и без всяких обиняков, попросту и самоотверженно, как положено верному легионеру и, в скором времени, всаднику Божественного Кесаря, но с прикрытой издёвкой:
- Позволь поцеловать тебя, о невеста моя прекрасная, честная, наречённая, дабы скрепить помолвку нашу.
- Прошу тебя - погоди, о Северус, жених мой, уж обручивший меня и славословие мне, недостойной, неслыханное произнёсший.
- Ну, что ещё? - начал сердиться Снейп.
Он-то собирался-собирался с духом, чтобы коснуться губ женщины нечестной легчайшим поцелуем, полегче, чем с Гарри в первый раз, и тут, как в продомобиле, жмут на тормоза. Причём на всей скорости, на которую Снейп был способен.
- Должна произнести и я, в свою очередь, славословие тебе, о наречённый мой жених, как соделал ты ради меня. Так слушай же, что пришло на ум мне и что буду я говорить тебе сейчас, восхваление превознося.
- На ромея не похож ты вовсе, скорее, на уроженца мест южных, тех, где Сол пребывает даже зимой. Тонок ты и изящен, словно мышь летучая. Молод ты - не таким представляла я мужчину двадцати осьми лет от роду. Не даст тебе никто из граждан более двадцати.
-
- Обладаешь ты внешностию столь яркою, что меркнут звёзды, стыдясь красы твоей необыкновенной. Ты красив, словно бы женщина, мягкою красою. Глазами своими необыкновеннейшими привлекаешь ты меня, но пугают меня они. Будто пустота в них - эфир прохладный и бесстрастный царит в твоих глазах и странно холодны они, как у ламии прекрасной до тех пор, покуда, не представ в истинном обличии, не вонзила она зубов своих в горло спящему, или супруге его, или детям пары супружеской и не преобразилась в чудовище кровопийственное. Не пугайся и не думай дурно о словесах сих - хочу лишь я передать тебе чувство моё стыдливое, целомудренное, что словно бы не рад ты узреть меня, невесту столь долгожданную, облик свой скрывающую до времени помолвки обоюдной, до свадьбы нашей, покуда нем настанет день четвёртый отныне. Послушай меня далее - я превознесу все прелести твои, что покуда взгляду моему невинному открыты, - и невестушка скромно так потупилась.
Длинные власы твои столь черны, но блестящи, аки ночь безлунная, однако же ясная. Прекрасно обрамляют они лик твой неестественно бледный, словно не уроженец ты юга знойного, как сказала я, не подумавши, прости меня за лживые речи ума женского скудного, в начале славословия мое, но отнюдь не Апеннин южных, но Альбиона северного…
Знает Северус всё услышанное им от невестушки и про волосы, и про лицо бледное, белокожее, и про глаза, вот про них - особенно много, ещё из Хогвартса, его, по преимуществу, бабьей учительской. Но как говорит о них, его глазах, Квотриус, и как эта тупая, банальная курица, готовящаяся снести живое яичко без скорлупы от чужого петуха не той породы! Брат же даже уродливому, отталкивающему носу рода Снепиусов сумел воздать добром да каким образным!
-
Но он, как всегда, ошибался - всему виною был только его склочный характер, а вовсе не породистый римский нос с едва заметной горбинкой, да, чуточку тяжеловатый для лица с тонкими чертами, доставшимися от матери - француженки, такими приятными, если бы не вечно угрюмый, исподлобья, отталкивающий, отрешённый взгляд.
Адриана, наконец, закончила пустое, но, видимо, обязательное обоюдное «славослословие» жениху при помолвке, о котором не сохранилось упоминаний в письменных древнеримских сточниках. Значит, это обыденная брачная процедура, причём настолько, что о ней даже не оставили заметок знатоки римского права.
Беременная невеста внезапно надула маленькие накрашенные губки, приподняла бровки, и лицо её приобрело вдруг такое глупое, портящее её ещё больше, невинное выражение, будто лишь только родненькие братья целовали её, ещё когда ходила она, спотыкаясь и пуская сопли и слюни, под присмотром рабынь - кормилиц. Позже она словно бы никогда не целовалась ни с кем из представителей противоположного пола. Адриана Ферликция готовилась к традиционному, завершающему помолвку,