обширного. Но всё же времени у нас мало, так будь краток, брат.
- Прости, о Северу-ус, за многословие моё глупое, неразумное! Верно, совсем не в себе был я, что не заметил строящиеся каморы и гору обструганных дерев. Скажу лишь, что на церемонии свадебной твоей, должно быть превосходной и красочной, присутствовать не велел мне сам высокорожденный отец наш, не ведающий пока об исцелении чудесном моём от безумия страшного. Но, и узнав, уж не передумает он - знаю я характер отца… нашего. Значит, остаюсь я в доме из Господ один, лишь с мачехою моею, коя приболела весьма и печалуется, должно быть, более меня, ибо почитает тебя за сына единородного. У неё в последнее время почасту и подолгу живот вельми болит. Так что не обессудь, о северный ветер мой, но к дому невесты ты пойдёшь только с высокорожденным отцом… своим и, конечно же, друзьями, как заведено на свадьбе ромейской. Я же соделаю всё, как прочёл в мыслях твоих и запомнил со слов твоих, и зелие готово будет много ранее появления твоего с молодою… и, верно, прекрасною супругою твоею.
Последние слова далось Квотриусу с большим трудом.
Но он оживился внезапно, будто бы переключившись на мысль иную радостную - да так оно и оказалось.
Глава 78.
- С твоего позволения, о Господин дома, прикажу я кухонным рабам приготовить для нас обоих жареной рыбы. Это - редкое блюдо здесь, на Альбионе, и оно никогда не подаётся на патрицианских пирах, хотя реки земли плодородной и моря, омывающие остров сей, полны самой разной рыбы. Когда бывал я в Марине - прибрежном то ли селении, то ли совсем захудалом городишке, видел я сети рыбацкие и отовсюду доносился запах рыбы, свежевыловленной ли или уже жарящейся. Признаться, сначала мутило меня с непривычки от запахов тех, но после, уже возвращаясь в Сибелиум, подумал я что хотел бы вкусить сего яства необыкновенного. Затем и пошёл - единый раз! - в таверну, думая что хоть здесь, среди путан солдат и плебса обрету желаемое, но… не судьба была мне тогда испробовать плебейской пищи, хотя спросив у хозяина таверны, узнал я, что жареная морская рыба из Марины появляется время от времени на столах его заведения. Но не ходить же мне в грязную таверну ежедневно, становясь её завсегдатаем! Однако я-то знаю, что любишь ты рыбу речную - карпа с имбирём в сметанной приправе, и не спрашивай меня, откуда. Считай, прочёл я в разуме твоём давнее желание твоё побаловаться рыбкой. Карпов в нашем полноводном, ещё не замёрзшем Кладилусе, полным-полно. Видел я, будучи на на торжище, свежую жирную рыбу сию.
Просто здешние патриции по заведённому, древнему, ещё италийскому обычаю считают рыбу едой плебса, рабов и кошек. Но ночью нашей будем мы, когда никто не увидит нас, обязательно будем трапезничать карпом - любимою рыбою твоею. А после, насытившись яством излюбленным, ты снова и снова будешь желать меня, ибо уверен я, что соскучишься ты по мне, весь день будучи рядом с женщиною нечестною, коя по праву не приглянулась тебе. Забочусь я лишь о животе её, бесстыже огромном…
- Нет уж боле похабного живота сего, могущего очернить меня даже в глазах высокорожденных патрициев, на действо сверчков гнусное приглашённых, ибо Абортирующее зелье сварил я в тот день, когда ты, безумец ещё, выступил в защиту чести моей. Но не будем боле о женщине сей, не хочу её… ни с животом ни без оного…
Да, забудем на ночь сию, должно быть, необыкновенную, раз ты оду необычайно прекрасную хочешь подарить мне, брат мой возлюбленный Квотриус, законы высокорожденных патрициев! Очень, действительно очень соскучился я по рыбе… и по тебе, брат мой.
- Ну вот, замечательно! Значит, предчувствие меня не обмануло?
- О, нет, Квотриус, - счастливо рассмеялся Северус.
- Тогда большая часть ночи - наша!
- Но к утру, позднему, лишь только к петухам третьим должен я вернуться в опочивальню свою к… супруге, дабы не было скандала, устроенного, я уверен, Папе… высокорожденным отцом нашим. Ты ведь не про…
- Так скрываться должны мы от женщины нечестной, беременной явившейся в дом твой, о Господин мой?! Такими полагаешь ты отношения наши, Северус, высокорожденный и двуличный брат мой?! Пойми - не желаю я оскорбления такового и не потерплю его! Или меня люби, или… её, эту самку, из которой зельем только удалось изгнать плод чужой, непрошенный!
Ждать, унижаться, покуда ты не соизволишь утешить жену свою, а что после, утром - подумал ли ты о сём? Хватит ли у тебя силы мужеской после ночи со мною, для того, чтобы удовлетворить жёнку нечестивую, омерзительную в глазах богов гневных и карающих? Сам же говорил, что похотливы самки боле, нежели обезьяны заморские, афри…
- Погоди, о Квотриус! Молю теперь уже я. Дыхание моё - ты, биение сердца моего - ты, помыслы разума моего - всё это ты! Душа моя - тоже ты! Основа основ моих - ты! Весь я - ты еси. Без тебя же и жизни представить не могу, однако… но…
-
- Опять «но»?!
- Хорошо-хорошо, ведай же, что братья её, приволокшие тебя избитого за честь дома Снепиусов, когда, по всей видимости, выступил ты, обличая самку брюхатую, уже видели, как я укладывал тебя на ложе своё, что означает лишь одно - знают эти пьянчуги и обжоры и о связи на…
- Ты совокуплялся со мною, безумным, при свидетелях?! Как же ты смеешь теперь смотреть в глазща мне и просить об одолжении, о изменчивый ветер мой, хладный, бесстрастный?!
- Прошу, только усмири гнев свой, и нет, конечно же, нет - и в мыслях у меня, только что аппарировавшего из леса, где искал я, весь промокший и продрогший под ледяным ливнем, ингредиент для Абортирующего зелья («Об Амортенции же умолчу. Снова.».) не было похабства и унижения такового, ибо и я стыдлив. Но не в стыдливости было дело, отнюдь. Уложил я тебя, обессилевшего после буйного припадка, избитого этими пьянчугами, вот и всё. Но они заставили меня признаться в… отношениях наших.
- Да, конечно, ведь уложил же ты меня к себе, а я свободный домочадец. Ты хоть знал об обычае сём, показывающем степень близости двух свободных людей? - уже спокойно ответствовал Квотриус.
Северус промолчал, а названный брат так же, молча, прочитал его мысли.
Весь гнев Квотриуса тут же как рукой сняло. Осталось только глухое раздражение на женщину, супругом которой сегодня станет не он, желавший зачать дитя с не-рабыней, а брат, который и вовсе не хочет иметь… здесь, не в «своём» времени детей. Ко всему прочему, женщина оказалась бесчестной и наглой, высокомерной до того, что показалась на очной помолвке с таким брюхом, будто яблок или капусты объелась да и то, много большим. Во всём ведь виновато упорство и гордыня этой шлюхи Адрианы, видите ли, какие мы гордые, не давшей согласия на Союз с полукровкой.
Даже шлюхой Квотриус бы принял жену, безжалостными побоями вызвав выкидыш и зачав… своё дитя - наследника дома Снепиусов. А пошёл бы он на избиение слабой, хоть и согрешившей, женщины, даже если противно было ему даже думать об этом, заради продолжения рода, чтобы сам Северус когда-то в отдалённом будущем смог бы родиться и… не помнить ничего ни о возлюбленном брате, ни об этом, таком родном для Квотриуса времени, предаваясь любви с… Гарольдусом, или, как сам брат называет свою новую любовь - Харри - мягко, по-кошачьи, словно мурлыкая.
Северус взглянул в чёрные глаза Квотриуса, словно бы затянутые пеленой неразрушимой обиды, сейчас мерцающие по-особому, слишком… тускло, чтобы казаться радостными от их взаимного объяснения, приведшего вновь, как это случалось не раз после похода, к миру и согласию между братьями - любовниками. Но тогда Квотриус постепенно проваливался, как утопающий в болото, в бездну безумия. Но и тогда слишком велико было плотское тяготение их друг к другу. От того и ссорились, от того же и мирились всегда почти полюбовно. Но сейчас нет времени для доказательств «настоящей», страстной любви, о которой мечтали сейчас оба. Снейп прочитал в глазах брата его двойственное отношение к недоступной Адриане - шлюхе и высокорожденной патрицианке - и внезапно рассмеялся.
- Да если ты… столь хочешь… сего, она будет твоею сегодня же ночью! Только обязательно реализуй свою фантазию насчёт избиения! И бей её каждую ночь, таскай за волосы, если они, конечно, ещё остались в её-то двадцать три под постоянно носимыми шиньонами али париками целыми, бей, пока она не усмирит свою подлую, ни на чём не основанную гордыню и не признает тебя, о Квотриус, единственным своим Господином и повелителем. Ничего с ней не станется, не бойся, ничего жизненно важного ты у этой толстухи
