с большим количеством бекона из полудюжины яиц - они даже это посчитали - а вот в спальне мастер Люпин, сэр, долго дёргает, бывалоча, себя за член, такой красивый. Ах, как же им обоим не больно! И члену, и мастеру Люпину, сэру, обладателю такого сокровища. Сейчас же, сменив должность, но всё так же оставаясь профессором любимой ЗОТИ, он страшенно устаёт и просто, неинтересно совсем, заваливается на бок, потом переворачивается на спину и громко храпит.
На провокационный вопрос нового мастера Малфоя, сэра, не было ли в спальне рядом с мастером Люпином, сэром, кого-то постороннего, эльфы только разводили длинными, нескладными руками с ладонями - «прихватками» и говорили, что мастер Люпин, сэр, накрывается одеялом после онанирования, иногда получасового и мирно спит, но всегда в одиночестве.
Даже пропавший, такой высокомерный, противный и недобрый мастер Снейп, сэр, друг мастера Люпина, сэра, никогда не заходил в спальню последнего, хоть и пили они в обнимку и весело, заливисто смеялись над россказнями мастера Люпина, сэра. А вот у мастера Снейпа, сэра, проживает единолично в апартаментах своего Хозяина, некий домашний эльф Линки не из Хогвартса, а из замка мастера Снейпа, сэ…
Но на этом месте новый почти-что-Хозяин прекратил их несуразную болтовню. Он узнал только, что Северус не брезговал, хоть и в пьяном виде, обниматься с вервольфом. А это многое значит и для него, Люца. Надо брать пример в простоте общения с этим изжелта-кареглазым, симпатичным и таким… пылким волчком.
В общем, эльфы оказались совершенно бесполезными. Один только факт смущал лорда Малфоя. Эльфы пока-что-Хогвартса говорили, что когда мастер Люпин, сэр, дёргает себя немилосердно за член, вторая рука его отведена всегда за спину, а иногда именно с этого непонятного движения руки с ещё более загадочным предметом и начинаются сладострастные стоны мастера Люпина, сэра. Но вот, что там зажато в руке, они ни разу разглядеть не сумели потому, как руку он засосывает всегда назад, ближе к стенке.
Люциус, конечно, много знал о маггловских реалиях, он даже начал скупать лоты с Sotheby`s и Christie`s, где бы ни проходил последний аукцион - в Женеве, Париже, Новом Йорке. Это там, где самая крупная фондовая биржа с его неким «индексом» Доу Джонса - королём Западного маггловского мира. На Токийскую, крупнейшую на Востоке, биржу, лорд Малфой решил не соваться. Ну их, этих азиатов со своим, мало того, что маггловским, так будто бы, как поговаривают, особенным менталитетом. Упаси Мерлин от невостребованного пока риска! Денег хватает, ведь на всяческого рода биржах - торгово-промышленных, фондовых, сырьевых так легко играть, когда есть в наличии замечательный «карманный» прорицатель!
Он занимает несколько комнат западного крыла Малфой-мэнора на непочётном четвёртом, последнем этаже и довольствуется тем, что всегда может принять участие в раутах и балах, проводимых в имении. Сам Люциус, знакомя его с гостями, представляет невзрачного прорицателя аж своим дальним родственником голубых кровей. А ещё эта загадочная персона любит со вкусом поесть.
Но и в этом невинном увлечении хозяин Мэнора не отказывал своему уважаемому сэру Дерроуз, магу чистокровному, воспитанному в лучших традициях благородных семей, единственному сыну и наследнику… А вот тут пора сделать и паузу потому, как наследства ему покойный родитель не оставил. В захудалом родовом, крошечном замке в Корнуолле проживали три его сестры - бесприданницы и старые девы. Они были окружены заботой вечно голодных домашних эльфов, от нечего делать множившихся, как кролики, и вечно просивших жрать.
Но и честные девушки иногда перебивались лишь чаем с молоком да сливками и сдобными сухариками впридачу. Далеко не каждый день на обед у них была хотя бы курица. Сэр Дерроуз, как уже было указано, и сам любил покушать сладко, поэтому высылал практически всё жалование, довольно крупное, кстати сказать, сёстрам. Но те, лишённые мужского внимания и обожания, будучи ещё в расцвете ведьминых годочков - лет сорока-пятидесяти, рядились в немодные, но очень дорогие, роскошные поатья a-la rocoсco, с кринолинами, фижмами и корсетами, поддерживавшими их хилые из-за вечной постной пищи полуоткрытые прелести почти под подбородком. А им так нравилось, ну что тут поделать.
Изредка, на уик-эндах, когда предсказания стоимостей нефти, золота и акций основных мировых лидеров производства маггловской чепухи на понедельник были сделаны, лорд Малфой проводил счастливого узника Мэнора через защитные контуры. Он даже галантно доводил его для безопасности до самой калитки, манерно раскланивался, как с равным, хотя род Дерроуз известен лишь с десятого века, и милостиво позволял аппарировать к сёстрам.
Но, несмотря на поимённое знание маггловских крупных производителей всего и вся, один Мерлин знает, как изобретательны эти магглы, лорд Малфой не знал о… фаллоимитаторах.
Поэтому ему было совершенно неясно, с чем это ещё развлекается постепенно ставший милым его сердцу оборотень. И даже догадаться не смог бы, если бы… не сглупил сам виновник всей неразберихи.
… И бал закончился. Подали горячее. Индеек, фазанов, перепёлок, молочных поросят, зажаренных целиком, сёдла баранов, обмазанные какой-то жгучей приправой, забивающей излишек жира и оставляющей во рту только сладкий привкус мягчайшего мяса, свинину, тушёную в кисло-сладком соусе по- китайски, говяжьи языки в желе.
Всё это снабжалось горами пюре и множеством иноземных, модных в этом сезоне спагетти с различными соусами и добавками. Для желающих были нарезаны холмы багетов с хрустящей корочкой и тёплым мякишем. В общем, было много вкусного.
Лорд Малфой сидел в одиночестве, без супруги, которая, как и говорила, не снизойдёт до плебеев, и без сына, теперь обидевшегося на рара, хотя он ещё присутствовал за холодными закусками. Люциус почти ничего не ел - не шёл к нему аппетит после рассказа профессора Люпина, как из его, что ни говори, а племянницы, сделали кусок окровавленного, измученного насилиями и пытками, мяса.
… Снова одинокий и, потому, довольный жизнью Драко пил в их с отцом спальне шампанское, а приученные к переменам настроения второго Хозяина домашние эльфы знали, что он в любом расположении духа не откажется от свинины и языка. Что и было подано ему прямо с чистейшей кухни Мэнора. Не тронутое и не обкашлянное «гостями», что б их Дементор всех поцеловал! Особенно этого прилипалу Люпина, грязного оборотня, а отец ещё оглаживал его зад.
Драко просто не посчастливилось попасть в ненужное место в ненужное время. Но он готовил страшную месть для отца, позволившего себе флиртовать с оборотнем.
- Вот он как запрыгает, вот он как заскачет! - думал Драко, поедая соус ложкой.
Это тоже была его обычная прихоть - свинина обязательно с жирком, плавающая в соусе. А ничего, что гостям достанется его меньше! Главное, чтобы благородным хозяевам хватило вдосталь.
- … Хочу упасть в снега я и укрыться ими, предивными, мягкими, столь хладными,
Что тело леденят, выстуживают боль из сердца, расколотого братом возлюбленным, жестоким,
Завернуться в сотканную из льда речного, зелёного, пенулу, в плащ на меху из снега.
Хотел бы запахнуться я, нагой, в прекрасно одеяние сие и приять хлад, до естества души самой
Пробирающий. Но обезболивает хлад и снег, как лучшее лекарство умелого врача.
И нет средь человеков врачевателей, излечивающих от любви
Велицей, всеобъемлющей, отвергнутой, осмеянной, сменённой на любовь иную, Невнятную мне, как и душа людкая не в состоянии объять величия богов. Нет! Волею своей отказываюсь я понять
Возлюбленного брата моего, коий зовётся по имени да и по сути своея суровым!
Ещё же есть он ветер северный, основ основа бытия несчастного собрата, коий так влюблен, что лучше бы замёрзнуть ему в снегах, нежли
Узреть того, кого изволил суровый брат любить, дать место в своём сердце, лелеять на груди
Своей, лобзать, лаская. Кого желает он обнять в приливе страсти горькой.
Не будет сладкой их любовь, уста их говорят на столь неведомом и чуждом языке, что уж
Горчат. Уж лучше б не родиться вовсе мне, нежели зреть такой позор и стыд.
А ежели родился, умереть, в плащ снежный завернувшись с головою.
Тогда из тела моего распадшего весною взрастут подснежники невинные,
Что душу облекут мою в незриму ткань прозрачну и отправят в небо, что б лицезрел богов
Прекрасных я, питался бы амброзиею с ними и пил нектар. После приидет Фатум и дух мой
Отнесёт в Аид печальный, но и в Аиде вечно стенать я буду не по богам с их пищею небесной,
По брату моему, возлюбленному вечно. На сём окончу я заклятье Смерти, коя Любовь повергла.
Эта ода Смерти, Побеждающей Любовь, была произнесена Квотриусом над телом Северуса, всё ещё
