директор спиртзавода… Мастер знал, что он способен на большее, на крупное, на глобальное. На такое, чтобы содрогнулась вся страна, чтобы ненавистные демократы начали визжать и стенать во всех своих купленных средствах массовой информации. Впрочем, «крупнячок» может принадлежать и лагерю коммунистов — для него все они одним миром мазаны.
Ах, как он любил почитать где-нибудь в вагоне или в самолете очередной бульварный детективчик! Киллеры стали любимыми героями толпы. Мастеру не нравилось это слово. Он любил настоящее, звонкое, сильное слово — террорист.
Вот уже несколько лет для него не существовало государственных границ. Благодаря своим клиентам Мастер объездил Европу, Азию и Америку. Мир этот был восхитителен. Но ни с каким африканским сафари не могла сравниться его собственная охота!
В этом деле нельзя спешить. И Мастер никогда не спешил. Он становился тенью своего клиента, он вживался в его жизнь, он проникался его привычками, его чувствами, его характером. Он наблюдал его — как следит охотник за резвящимся в прерии диким зверем. Он изучал его, как трепетный исследователь- натуралист. Он терпеливо ждал, когда клиент наберет хорошую скорость, расправит крылья, чтобы взлететь в недосягаемую высь, и вот тогда он делал ЭТО… Это было… как оглушительный, долгожданный оргазм после томительно-долгой любовной прелюдии.
Вот и теперь, толкаясь среди людей, Мастер с нескрываемым интересом наблюдал за собачьими боями. Раньше он не сталкивался со столь приятно- возбуждающим зрелищем. Эти собаки были великолепны. Мастер видел, что они созданы для жестокого, смертельного боя. Как хороши были их мускулистые выносливые тела, их тяжелые головы с мощными челюстями! И главное, их неистребимый дух, их безрассудный характер, толкающий их в бездну смерти. «Выйду на пенсию — заведу такого пса!» — весело подумал Мастер.
Он был спокоен и расслаблен — у него еще было много времени. Ведь ЭТО должно произойти как раз накануне очередных выборов. А до выборов еще ровно семьдесят восемь дней. (Мастер любил точность во всем, особенно в датах и цифрах).
Он прилетел в этот город две недели назад — был командирован на один из заводов для оформления договоров поставки. И уже добился на этом поприще значительных успехов. Побывал и в офисе своего нового клиента, господина Игнатьева. А в выходной решил посмотреть на собачьи бои, о которых ему с жаром рассказывал сосед по столику в гостиничном ресторане.
Этот Игнатьев, или в прежней своей жизни — Бонус, — был презабавным типом. Так что заказ Мастеру очень нравился.
Мастер наверняка знал об Игнатьеве больше него самого. Он мог бы запросто написать его автобиографию. Иногда Мастер думал, что было бы здорово сочинить книгу о своих клиентах — получилось бы интересно!
Он знал друзей и врагов Игнатьева, его партнеров, помощников, «шестерок», кассиров. Он знал имена и привычки его любовниц. И даже знал, что его жена Ксения с двумя милыми детишками живет в Марбелье, маленьком городке на южном побережье Испании. Впрочем, Игнатьев зря волнуется за свою семью. Не нужна она Мастеру. Мастер не трогает невинных детей.
Он удобнее устроился на скамейке, откуда хорошо просматривалась арена. Вздохнул широко всей грудью, с наслаждением щурясь на весеннем солнышке. Вышиб щелчком сигарету из пачки, закурил.
Он с любопытством смотрел, как его клиент вышел из калитки вместе с молодой женщиной, ведущей на поводке крупного белого бультерьера. На арене их уже ждали. Противником буля был ярко-рыжий, тупорылый, перевитый узлами мышц кобель неизвестной Мастеру породы.
«А это что за баба? Надо бы узнать…» — вяло подумал Мастер и зевнул.
Пьянящий восторг переполнял сердце Криса. Он готов был сокрушить стадо слонов — не то, что одного противника. Ведь рядом была она, Мама!
За все то время, что провел Крис в неволе у Бонуса, он не проиграл еще ни одного боя. Он был в расцвете своей устрашающей красоты: казалось, что на его грязно-белой шкуре не было ни единого местечка, не тронутого клыками его противников. Старые и новые рубцы и шрамы, незажившие раны покрывали всю его некогда гладкую и блестящую шкуру. Теперь на его теле играла каждая, даже самая маленькая мышца.
Он был любимец здешней публики. Он заслужил этот восторг, это уважение. Он казался непобедимым. Его встречали дружным и радостным ревом.
Его сегодняшний противник, питбультерьер Ред Ноуз рядом с ним сразу же показался неказистым и хлипковатым. Он был, пожалуй, мелковат. У него были высокие лапы и узкое тело. Длинный хвост, придавал его облику что-то кошачье: такие хвосты рисовали на древних фресках у гепардов. Красно-медная, без единого пятнышка шерсть блестела. В отличие от коренастого бультерьера, жилистое тело Ред Ноуза было легким и плоским. Нос и брылы у него были рыже- кофейные, и выпуклые глаза — желто-голубые. Голова его была необыкновенно крупна — словно это была голова от другой, более мощной собаки.
Это был не первый пит, с которым дрался Крис. Вообще говоря, шансы бультерьера выйти победителем в бою с питом практически равны нулю. Питбультерьер — самая универсальная боевая собака, а бультерьер — при всей его самоотверженности и силе, не обладает той фантастической, почти кошачьей гибкостью, которая позволяет питу выворачиваться из самой безвыходной ситуации. Но Крис, был видимо, необыкновенным бультерьером. Он умел побеждать даже в бою с питами!
Толпа не знала Ред Ноуза. Толпа не любила «чужаков». Она кричала и улюлюкала:
— Рахитик! Дистрофик!
— Сделай его, Крис!
Я с трудом сдерживала Криса. Он был еще сильнее и неукротимее, чем раньше. Но когда я взглянула на Ред Ноуза, сердце екнуло в нехорошем предчувствии. Я и сама не могла бы себе объяснить, почему. Я чувствовала только, что нужно остановить, не дать начаться этому бою… Чувствовала, но уже ничего не могла сделать. Мне было знакомо это ощущение… Это все равно, что взбираться на отвесную скалу все выше и выше, и знать, что внизу — бушующее море, а впереди — неверная, узкая, осыпающаяся тропа, грозящая подвохами и неожиданностями.
Я как кролик на змею, смотрела в оскаленную, красно-кофейную, брызжущую слюной, полную мелковатых белых зубов пасть Ред Ноуза.
— Пускай! — крикнули в мегафон.
Собаки сшиблись в один бело-рыжий клубок.
Что это было?! Безумие, гипноз, сильнодействующий наркотик? Азарт чудовищной и жестокой схватки вдруг полностью поглотил меня, растворил в себе. Я не знала, сколько прошло времени. Яма была залита кровью. Псы осатанело рвались навстречу собственной смерти.
— Добить! Добить! — ревела толпа.
И вновь Ред Ноуз был над Крисом. Неукротимый, словно заводной механизм, он вдавливал в землю распластанного бультерьера…
И только тут пелена словно спала с глаз. Я поняла — Крис сейчас погибнет. Вот оно! То было предчувствие его смерти… Екнувшее сердце.
Я бросилась на скользкого, сырого от пены и крови Ред Ноуза.
— Остановите его!! — я зарыдала, с ужасом понимая, что вот сейчас никто ничего не успеет да и не захочет сделать, и Крис умрет.
— Отойди! Прочь! — закричал рефери.
— Бой не кончен! Пусть убьет! — возбужденно выдохнула толпа.
Я бросилась к стоящему позади меня Игнатьеву:
— Олег, умоляю тебя, пожалуйста, прекрати это!
Он бросил на меня свой отстраненный, холодный взгляд. Нет, этот бандит мне тоже не поможет. Мне не на кого больше надеяться…
— Ладно! Мы проиграли, мать вашу! — заорал неожиданно Игнатьев. — Растаскивай, суки! Давай, Ухо, чего раззявился!
Ред Ноуз держал Криса мертвой хваткой. Бультерьер почти уже не шевелился. Несколько человек послушно бросились к ним. Стали засовывать между зубов пита специальную металлическую палку.
— Мы убили его! Вы убили… — рыдала я.
Я вновь ощутила на своем плече чугунную тяжесть руки Игнатьева.
— Сейчас я отвезу его в клинику. У меня есть врач, который вытаскивает их с того света. Вот увидишь.
Я не верила ни единому его слову. Я почти ненавидела его. Никогда еще в своей жизни я не ощущала себя такой растоптанной и униженной.
— Ухо! Машину сюда! — рявкнул Игнатьев и послал вслед метнувшемуся Ухо реплику чистейшего, отборнейшего мата.
Толпа теперь обступала нас со всех сторон, нависала над нами жадно и алчно. Я видела, что Крис еще дышит. Я поддерживала его голову, и его открытый глаз смотрел прямо на меня.
И мне нравились собачьи бои?! Нет зрелища абсурднее, чудовищнее и бессмысленнее.
Ред Ноуз тоже весь истекал кровью, пошатывался, но шел сам, окруженный оживленной и радостной «группой поддержки».
Тут же, в шумной и возбужденной толпе стоял Мастер. Почти вплотную к Игнатьеву, который, присев на корточки, тоже наклонился над белым бультерьером. Мастеру было искренне жаль маленького белого песика. Этот Ред Ноуз превратил его в кровавый шмат мяса. Резко пахло свежей кровью.
С жадным любопытством смотрел Мастер на мощные плечи Игнатьева, на его широкую шею, на большой затылок и копну густых светлых волос. Он был крепкий орешек, этот Игнатьев. Но не для Мастера.
XV. В бездну
Криса положили на заднее сидение игнатьевского сааба.
— Все вопросы потом! Мы едем с ней вдвоем! — рявкнул он на обступивших было его подобострастных служек и подчиненных.
Игнатьев тяжело плюхнулся на сидение, хлопнул дверцей, резко отпустил сцепление. Машина дернулась, рванула вперед, разбрызгав грязь и окатив ею отскочивших мужчин.
Всю дорогу мы молчали. Я со страхом, почти неотрывно смотрела на Криса. Он был неподвижен, и я не слышала его дыхания. Я все время трогала его рукой, каждый раз ожидая, что коснусь сейчас охладевающей, каменеющей плоти. И тогда я спрашивала с удивленным отчаянием:
— Олег, что с ним?! Он выживет?
Игнатьев молчал. Лишь раз буркнул в ответ:
— Выживет. Ты только не дергайся.
