руками, б министры и принцы стоят сзади. После ухода шаха они доедают остатки. Но ещё забавнее, ваше величество, как ведутся дела во дворце шаха. Нет у них ни законов, ни каких-либо иных письменных инструкций. Мирзы сидят в двух-трёх комнатах на полу и пишут очищенными камышинками, держа бумагу на коленях. Весь шахский архив — это несколько развешенных на стенах мешочков, в которых торчат свёрнутые в трубочку бумаги. Время от времени бумаги эти уничтожаются, так что архива вовсе не существует…
— Поборы, говорят, у них процветают самые жестокие, — заметил Бирон.
— В Персии есть и «дающие», и «берущие», и вообще пороков очень много, — согласился Волынский. — Но шах одобряет всякие нарушения. Да и притча у них в ходу: «Всякий порок, одобряемый царём, становится добродетелью».
Анна Иоановна потёрла пальцем жирные мешки под глазами, спросила с усмешкой:
— Не оттого ли, Артемий Петрович, ты шаха пытался наказать чуть ли на миллион, что всякий порок шахом прощается?
— Это дело прошлое, великая государыня, и я получил за сей порок от Петра Великого. Но смею заметить, ваше величество, что и вы пришли к тому же мнение: кормить целую армию, живущую в Гиляни, нет никакого проку. Я не мог подсказать государю, чтобы он вывел войска, но ваше величество это сделали сами… Стало быть, и мои притязания к шаху были разумными.
— Был бы ты глупцом, Артемий Петрович, здесь вот так, по-барски, не сидел, — заметила императрица и посмотрела на Бирона. Тот согласно улыбнулся, что означало: обер-камергер весьма доволен знакомством и беседой с Волынским.
Бал во дворце продолжался, на смену танцам пришли всевозможные игры — от «горелок» до «флирта», в зале шумно веселились. Было душно, и Анна Иоановна пригласила Бирона и Волынского во двор, на свежий воздух.
— В Персии, говорят, кони весьма красивые, — допытывалась она. — Слона ты, Артемий Петрович, обезьян и прочих зверей доставил в столицу, а о конях персидских забыл.
— Ну как же, великая государыня! Прислал я из Персии двух арабских аргамаков, сено жуют на вашей конюшне.
— Так то арабские, а я говорю о персидских,
— Персидской породы коней что-то я не видывал ни разу за всю свою поездку, — признался Волынский. — Да и не слыхивал о таковых. Может, их нет в самой природе?
— Есть, — разочарованно произнесла Анна Иоановна. — Скрываешь, небось, от меня. Слыхала я от моих слуг, что ты завёл конюшню в Казани, там у тебя двадцать персидских скакунов.
— Великая государыня, так то кабардинские, каковых и у вас немало!
— Я говорю о персидских, и не лукавь передо мной! — голос императрицы зазвенел. — Негоже обманывать государыню…
— Великая государыня! — всполошился Волынский и опустился на колени. — Ей-богу, нет у меня персидских коней, но коли есть они в природе, то добуду их для вашего величества!
— Есть такие в природе, их ещё небесными называют.
— Убей меня, великая государыня, но я сроду о таковых не слыхал!
— Встань с земли-то, — приказала она, и когда он поднялся, снова упрекнула: — Конный завод в Казани завёл, а сам даже всех пород не знаешь… Мнится мне, душа моя, — обратилась она в Бирону, — что Артемия Петровича следовало бы определить к князю Куракину, по шталмейстерской должности.
— Лучше было бы к графу Левенвольде, — не согласился с императрицей Бирон. — Определим его на звание помощника графа Левенвольде по придворной конюшенной части… Это даст мне возможность постоянно видеться с Артемием Петровичем. После завтрака я сразу прихожу в конюшню. Мне там приятно, но с таким собеседником, как Волынский, вдвое станет приятнее… Кстати, душа моя, — обратился он к императрице, — и тебе пора бы заняться верховой ездой это полезно при полноте и одышке.
Фамильярность Бирона при постороннем не понравилась Анне Иоановне: она на время замолчала, и её собеседники почувствовали, какие недовольные волны исходят от неё. Императрица гут же поняла, что её молчание можно истолковать обидой, и холодно засмеялась:
— Вспомнила всё же! Посол персидский, Измаил-бек, будучи у нас в Санкт-Петербурге ещё при Петре Великом рассказывал старухе Куракиной о персидских конях, а она мне. Три тысячи лет назад был у них какой-то провидец или пророк — вот он и летал на небесном коне к звёздам…
— Сказка, ваше величество, — заметил Волынский.
— А коль кони небесные сыщутся — тогда как? — предупредила его императрица. — Всё у вас, у мужчин, сказки: и змеи многоголовые, и кони с крыльями. Раньше, когда вспоминали об огромном звере с кишкой вместо носа, тоже далдычили, что зверь сказочный, а оказалось слон.
— Ах, матушка великая государыня! — сладкоречиво воскликнул Волынский. — Будет моя воля императорской конюшней заниматься, так я разыщу для вашего величества всех экзотических коней, какие есть на свете. Вам радости прибавлю, а весь двор будет диву даваться, глядя на диковинных скакунов. Но если бы великая государыня пожелала иметь отменных скакунов не только при дворе императорском, а и в конных заводах, понеслась бы слава о русской императрице по всем городам и весям нашей круглой земли! При моём понимании дела мог бы я поставить конные заводы во всех губерниях наших: в Казани, Саратове, Царицыне, на Дону, в Воронеже… А от вас, великая государыня, потребовался бы лишь один указ об учреждении в России конных заводов!
— О, это великолепная мысль! — воскликнул Бирон. — Душа моя, над этим стоит подумать.
— Что тут думать-то, — с готовностью согласилась императрица. — Я давно знаю, что Волынский не князь Куракин, который только и умеет Ленточки в гривы вплетать. Пора, пора нам заняться коневодством. Как своих коней разведём, так и с Англией и Францией станем породистыми скакунами обмениваться. Ух ты! Дух захватывает от одной мысли, какое дело можно развернуть в России. А если ещё удастся тебе; Артемий Петрович, небесных скакунов сыскать, то я эту, шилозадую королеву английскую, на колени перед собой поставлю. Просить будет, умолять, чтобы я подарила ей небесного скакуна!
Волынский весь съёжился от мысли, что нет «небесных коней» и не пришлось бы потерять доверие Анны Иоановны после того, как не сыщутся они ни в одной крае белого света. Но это не скоро будет, да и можно так затянуть с поисками, что на всю жизнь хватит. Волынский задумался, а императрица посоветовала?
— Мог бы ты уже сейчас, Артемий Петрович, заняться проектом об учреждении конных заводов в Российской империи. Подумай, однако, где денег взять.
— Великая государыня, мнится мне, что императорскую казну вовсе не надо трогать. — Волынский распрямился, чувствуя, что всё сказанное им станет в угоду Анне Иоановне. — Мои соображения, ваше величество, ходят вокруг богатых шляхтичей — дворян наших. Всякий из поместных дворян мог бы, при желании, иметь свой конный завод или конюшню.
— Не только шляхтичей надо обязывать, — ревниво вмешался в беседу Бирон, — но и немцев. Немцы — великие мастера конного дела. Само слово «шталмейстер» немецкое. И ветеринаров можно найти только среди немцев; они могли бы заменить всяких знахарей да коновалов, которые не имеют понятия о случном деле по выведению новых пород.
— Президенту Академии, лейб-медику Блюментросту надо повелеть заняться наукой о лошадях, — подсказала императрица.
Волынский, видя, какой интерес вызвало его предложение об учреждении конных заводов, душой радовался: «Быть тебе, Артемий Петрович, первым человеком при императорском дворе — нашёл ты свою жилу золотую, теперь только успевай, не ленись, разрабатывай! А какие сладкие слюни пустил сам обер- камергер — чует, скотина, свою выгоду! Теперь на лошадях он целое состояние сколотит!»
— Бесконечно рад нашему с вами знакомству, — прощаясь, подал руку Бирон. — Вы тот человек, которого до сегодняшнего дня не хватало императорскому двору…
Подала для поцелуя руку и Анна Иоановна. Волынский подождал, пока они поднимутся по портальной лестнице во дворец, и, щёлкнув пальцами, быстро, почтя бегом, отправился в гостиницу, чтобы сесть за прожект об учреждении конных заводов…
Увы, ни в тот день, ни в ближайшие два года ему не удалось приступить к прожекту. Едва он поднялся в свою комнату, на столе обнаружил письмо: генерал— фельдмаршал Миних приказывал ему с
