Мы же - я и Марек Бакула - сидим в креслах. Молчим, Смотрим на людей, занятых своим делом.
Потом поднимаем глаза на шесть огромных портретов в позолоченных рамах. Они висят над камином.
Шесть портретов, основательно почерневших, изображают пятерых мужчин в старинной одежде и одну женщину в белом платье. Отсюда я не могу рассмотреть, красивая она или нет. Смутно различаю лишь светлое пятно ее лица.
Я еще ничего не сказал о комнате, которую в соответствии с ее убранством лучше именовать залом. Прямо передо мной камин; кирпич в нем давно обгорел, стал грязновато-черным. Камин обрамлен роскошной, на мой взгляд, довольно слащавой гипсовой лепниной, изображающей розы и пухлые рожицы амурчиков. Его венчает мраморная доска с двумя подсвечниками в виде дорических колонн. Выше - между мраморной доской и портретами - на стене висит трость из черного дерева с серебряным набалдашником в форме головы грифа. Обе боковые стены зала покрыты не особенно чистой штукатуркой. В левой стене - двери темного дерева с огромными металлическими ручками, которые тоже изображают сердитого поморского грифа. Я сижу у правой стены. Но это, собственно, не стена, а огромное окно, занимающее почти все пространство. За ним белеет заснеженный сад. Дальше - чернота неба. Я знаю, что всего в каких-либо двухстах метрах от моего кресла море. Слышу даже его заунывный ритмичный плеск. Да, я забыл еще сказать, что из окна видно левое крыло замка с невысокой башенкой и несколько сосен, ветви которых обшарпаны ветром. Больше ничего не видно.
- Гражданин капитан, докладывает поручик Домбал: предварительный осмотр закончен. - Высокий офицер стоит в дверях. Ждет.
- Спасибо. Трудитесь дальше. Донесения прошу присылать сюда. Я буду работать здесь.
- Есть! - Поручик Домбал козыряет и жестом приказывает своим людям удалиться. Сам он выходит последним и гасит двенадцатирожковую люстру.
Зал погружается во мрак. Два подсвечника со слабыми электрическими лампочками освещают лишь коврик перед камином да наши ноги, вытянутые к его решетке. Железная решетка у камина невысокая, не больше чем полметра, на нее можно поставить ноги. Мы будто растворяемся в сумраке комнаты, в тепле мягких кресел, в тишине замка. Хранитель спрашивает:
- Может, вы хотите, чтобы я разжег камин?
- Ох, - отвечаю я, - это было бы великолепно. Люблю камины, хотя очень редко случается у них сидеть. Однако… нет, - говорю, - не стоит. И без того достаточно тепло. Камин старый, правда?
Хранитель подносит руку ко лбу. У него красивые руки с длинными пальцами и ухоженными ногтями. Наверное, его обидел мой отказ.
- Да, камин старый… В таком случае я покажу вам его вещи. Они наверху. Два чемодана и портфель. Я уже говорил об этом по телефону.
- Да, говорили. Два чемодана и портфель. Я осмотрю их позже. Вы давно в этом замке?
- Два года.
- Приехали по собственному желанию?
- Разумеется. Нашему институту Истории средневекового искусства предложили взять под охрану несколько памятников старины. Если бы не вчерашний случай, я остался бы здесь еще. Это было просто ужасно. Вы уже видели его машину? Она стоит у входа. Большой голубой «опель-рекорд»…
- Нет, не видел. Осмотрю потом. Мне кажется, вы выбрали не самый любопытный объект. Думаю, что, например, замок в Плотах или в Тженсависках, тот, что остался от крестоносцев, куда интересней для историка.
- Я бы этого не сказал. Здесь своеобразная архитектура - поздняя готика и начало Ренессанса. Я люблю смешанные стили, они дают представление о самом процессе рождения архитектурного направления. Впрочем, вы правы. Плоты куда интересней. И ближе к городу. Вы представляете, я ждал целых пять часов, пока меня соединят с Варшавой!.. Но вы приехали очень быстро. Неужели все время шел снег?
- Да, снег шел все время. А где находятся часы?
- Вы уже слышали о часах?
Хранитель поднимается с кресла свободным, но словно рассчитанным до миллиметра движением. Руки в карманах. Спокойно прохаживается от камина до огромного окна и обратно. Становится все холоднее. Ветер не переставая бьется в огромные стекла.
- Не стоит переоценивать эту коллекцию… Часов всего двенадцать. С вашего разрешения я включу электрический обогреватель. Он оставался на ночь в его комнате. Сейчас принесу.
- Прошу вас не беспокоиться. - Я слышу собственный голос, словно воспроизведенный с магнитофонной ленты. Не очень-то дружелюбный голос. - Итак, вы здесь уже два года. Будьте любезны…
Но я не успел задать вопрос: издалека, вероятно, со стороны моря, донесся непонятный вой. Во всяком случае, это и не ветер, и не голос какого-либо животного. Подхожу к окну, оглядываюсь на хранителя, который по-прежнему стоит у камина и держит руки в карманах. Он усмехается, в его глазах мелькает странная искорка, но тут же гаснет.
- Его тоже поразил этот вой. Просто море. Волны вырываются из-под скал. Вы мне разрешите на некоторое время удалиться? Я обычно ужинаю в семь.
Я говорю, что попрошу подать ужин сюда, в зал с камином. Хранитель пожимает плечами, что совершенно не соответствует его манере держать себя. Но его недовольство быстро проходит, он снова становится изысканно вежливым, однако без малейшего оттенка угодливости. Открывает высокие двери и, не выходя, кричит в темный туннель коридора: «Прошу ужин на двоих принести в салон!» Потом возвращается на свое место к камину, облокачивается о мраморную плиту над его опаленной пастью. Лицо хранителя неподвижно и безразлично. Когда он начинает говорить, то смотрит словно сквозь меня в огромное окно, за которым виден только снег.
- Он тоже ел в салоне. Не хотел, чтобы ему приносили в комнату. И каждый раз давал кухарке десять злотых. Не много она на нем заработала, так как все продолжалось… То есть его визит длился чуть больше суток. Нет, точнее, почти два дня. Я заказал Варшаву сразу, как только это случилось, но ждал до утра, пока меня соединят.
- Вы мне уже об этом говорили, пан Бакула. Так, кажется, вас зовут, я не ошибаюсь? Кто эта женщина на портрете?
- Анна Хартман. Пан капитан, если вы хотите подробнее узнать, что он говорил и как вел себя здесь в течение двух дней, то вам лучше поговорить с нашим сторожем. Он все время был у него, и мне это показалось несколько странным.
- Разумеется, я обязательно побеседую со сторожем, Анна… Хартман? Красивая девушка.
Я подхожу к портрету и теперь могу рассмотреть его. На правом обнаженном плече рассыпались пряди рыжих волос; огромные глаза с фиолетовыми точками зрачков; тоненькая цепочка подчеркивает нежную шею; белое платье падает свободными складками. Светлая фигура вкомпонована в темно-зеленый, почти черный фон, настолько темный, что, только приблизив подсвечник к полотну, можно разглядеть, что рыжеволосая женщина одной рукой опирается о край какого-то комода, а в другой держит свернутую в рулон рукопись. Мне кажется, что силуэт женщины словно приклеен к темному полотну. Но различить черты ее лица все же трудно.
- Нравится? Он тоже не раз вглядывался в этот портрет, - говорит Бакула и поднимает вверх один из подсвечников в виде дорической колонны.
- Я плохо разбираюсь в живописи. Голландская школа?
Бакула усмехается и ставит подсвечник на место. Комната снова погружается во мрак.
- Похоже? И все-таки нет. Искусная подделка времен Фридриха Великого. Он о том же спрашивал, не распознал фальсификации. А пятеро мужчин - действительно старинная работа. Я не совсем уверен, но предполагаю, что их писал кто-либо из мастерской Гольбейна-младшего. Ее изобразили значительно позже.
- Почему?
Бакула с тревогой посматривает на меня. Засовывает руки в карманы и снова начинает прохаживаться от камина к окну. Проверяет, хорошо ли оно закрыто. Его пальцы выстукивают нервную дробь на оконной раме.
- Пан капитан, неужели вы не хотите узнать, как это случилось? - В его голосе, мне кажется, звучат требовательные нотки.
- У нас еще есть время, пан Бакула. Можно так вас называть? Я не знаю вашего ученого звания… - Мой извиняющийся жест получается искусственным, и он это прекрасно видит, отвечая мне высокомерной гримасой.
- Доктор. Доктор искусствоведения. Диссертацию защищал в Кракове. Значит, вы не хотите знать, как все вчера произошло?
Я стараюсь его успокоить.
- Конечно хочу, пан доктор. Хочу. Только у нас еще много времени.
- Уже седьмой час.
- Однако там пока не закончили, - я показываю на дверь, за которой работают люди из моей следственной группы, и доктор Бакула тоже смотрит в ту сторону. - Ничего не могу поделать. Однако почему ее нарисовали позже? Хартман?.. По-моему не дворянская фамилия, а, пан доктор?
Доктор Бакула сжимает руками виски и поворачивается к портрету рыжеволосой женщины.
- Какое вам до всего этого дело?! - кричит он. - Вы приехали потому, что здесь произошел несчастный случай!..
- Я уже вам сказал, что расследование продлится некоторое время. Надо же чем-то заняться. Я не хочу скучать, пока там наш медик режет труп.
- Режет… труп?.. - Доктор Бакула срывается с места, но тут же снова садится.
Я кладу руку ему на колено.
- Так всегда делают в подобных случаях. Прошу прощения, там кто-нибудь живет?
В левом крыле замка, в башенке, загорается свет. Бледно-желтый отблеск падает на снежную белизну, в которую вклинились четыре черных растрепанных куста. Свет тут же гаснет, и очертания башенки сливаются с темным небом.
- Нет. Никто.
- Наверное, это мои люди. Прошу вас не заслонять окна, пан доктор. Снег сейчас выглядит особенно красиво. Мне кажется, ветер утихает, не правда ли?
- Возможно… Вчера, когда это случилось, был очень сильный ветер. Я несколько раз чуть не упал, пока шел. Ведь до ближайшего телефона четыре километра.
- Я знаю. Вы уже говорили об этом. Однако давайте вернемся к портрету… Говорите, рассказывайте что-нибудь, - прошу я его. - Ведь не хотите же вы, чтобы я к утру умер от скуки в этом кресле? Не хотите, не так ли? - Снова кладу руку ему на колено, что ему явно не по душе.
- Вас это действительно интересует?
- Прошу рассказывать.
Медленно отворяются двери, и вкатывается небольшой столик на колесиках. Когда я выглядываю, чтобы поблагодарить кухарку, за дверью уже никого нет. Я беру поднос с хлебом, ветчиной и чаем, хочу пригласить Бакулу к столу, но вижу, что мой собеседник неподвижно стоит у огромного окна и смотрит на
