- Ни шиша не поймешь,- сказал Мартин жене, которая ловко перекатывала Ингер на кухонном столе, вытирая малышку после купанья.
- Что? Тю-тю-тю…- Она осторожно пощекотала девочке животик.
Ингер взмахнула ручонками, тихонько взвизгнула от удовольствия и посмотрела на мать; глаза у девчушки большие, веселые, доверчивые, довольные жизнью и окружающим миром - тем маленьким миром, который был ей знаком.
Прямо котеночек, который ужасно любит, когда его гладят по брюшку, подумал Мартин.
- Не капризничала сегодня? - спросил он.
- Нет… Сегодня она вела себя замечательно.- Черстин подняла дочку и осторожно несколько раз ее подбросила.
- Агу, агу,- радостно проворковала Ингер и засмеялась. И потянулась к Черстин. Ручки были такие коротенькие и хрупкие, что она и выпрямить-то их толком
не могла.
- Она вела себя замечательно… да, старушка?
- Гу-гу-гу… мммм…
- А чего ты не поймешь? - спросила Черстин, заворачивая дочку в голубое махровое полотенце и беря ее на руки.
- Что?
- Ты сказал, что, мол, ни шиша не поймешь.
- А-а, да,- сказал он, закуривая.- Я про студентов- чудной народ, право слово! Сегодня вот я столкнулся с парнем, который начисто лишен каких бы то ни было иллюзий, одна рука у него не действует, будущее весьма туманное, и вдобавок невеста пошла на панель. Еще я пытался задержать одного экономиста, который работает почтальоном, но, только мы собрались с ним побеседовать, он взял и смотался. Правда, может, он смылся потому, что это его рук дело. А в больнице лежит Бенгт и может в любую минуту умереть. И тогда Соня останется вдовой… А я торчу здесь, на кухне, я и рад бы что угодно
сделать, да не выходит, вот и Эрна этого упустил. Вдруг это он стрелял… хотя Эрн не хромает. Дьявольщина какая-то!
Он грохнул кулаком по столу, и Ингер вздрогнула от неожиданности.
- Ну-ну-ну! - Черстин пощекотала малышке шейку.- Смотри-ка, какой шум!
- Гу-гу-гу… мам… мм…
- Слышал?
- Что? - очнулся Мартин.
- Неужели не слышал?
- Что? А тут еще Удин загремел в больницу… свихнуться впору…
- Ты очень устал?
- Нет. Черта лысого я устал. Руки чешутся - до смерти охота что-нибудь сделать, только бы в точку попасть.
Глава шестнадцатая
1
В четверь первого зазвонил телефон. Он еще не спал и снял трубку: - Хольмберг. Эрна задержали.
2
Спустя пятнадцать минут он вошел в управление. Улофссон и Вестерберг были уже там.
- Где вы его взяли? - спросил Хольмберг у дежурного по отделу общественного порядка.
- Он вернулся домой.
- Вернулся? Как это «вернулся»?
- Очень просто: явился в общежитие, и Свенссон, который вел наблюдение, вызвал наряд. Я послал туда две машины. Но он особо и не сопротивлялся.
На лбу у Роланда Эрна виднелась свежая ссадина и набухала шишка. Вот на это он тотчас и пожаловался.
- Какая была необходимость кидаться на меня и тащить волоком вниз по лестнице. Я там голову расшиб. Заявились впятером, высадили дверь - и всем скопом на
меня… И поволокли…
Как видно, слух о том, что этот человек, возможно, стрелял в комиссара, дошел и до блюстителей общественного порядка.
- Ничего,- сказал Улофссон.- Ничего страшного не случилось. Мы были вынуждены действовать наверняка. Чем мы, черт побери, виноваты, что ты поскользнулся на ступеньках!..
- Я не поскользнулся, меня волокли. Кто им дал право…
- Ну, хватит,- перебил Хольмберг.- Не сахарный! Подумаешь, потрясли его маленько! Переживешь! Наверняка ведь артачился!..
- Нет, они меня поволокли…
Эрн сидел на стуле в туреновском кабинете, и вид у него был весьма жалкий; он словно не мог взять в толк, почему с ним так обошлись.
- Кончай скулить. Лучше расскажи, почему ты удрал.
- Глупость сморозил, конечно. Совершенно машинально…- Он сидел, сгорбившись, опершись локтями на колени.- Голова раскалывается,- пожаловался он.
- Я сказал, кончай стонать! - рявкнул Хольмберг.- Хватит прибедняться, отвечай на вопросы. Почему ты удрал?
Я же говорю: сам не знаю. Так получилось…
- Но ведь от полиции не удирают, если совесть чиста.
- Нет-нет… Но я не думал… Он на меня заявил?
- Что? - И на лице, и в голосе Хольмберга отразилось удивление.- Кто на тебя заявил?
- Значит, заявил? Я не думал…
- Кто на тебя заявил? - громко и хлестко повторил Хольмберг, глубоко затягиваясь сигаретой.
- Ёста. Он сказал, что не станет заявлять, а я пообещал расплатиться, как только смогу…
- Как насчет того, чтоб рассказать все по порядку… О чем ты, собственно, толкуешь?
- Да, но…
Эрн выпрямился, судя по выражению лица, он просто обалдел.
Лицо его недоуменно вытянулось - так он был поражен неожиданным поворотом беседы. В широко раскрытых глазах застыл немой вопрос.
- Но… но почему же вы тогда? Хольмберг потер подбородок.
- Объясни, с какой это стати мы должны были тебя разыскивать.
- Ладно. Несколько недель назад, в позапрошлый вторник, я одолжил… э-э… стырил две сотни у Ёсты…
- У какого Ёсты?
- Это мой приятель, сосед по этажу. Я зашел к нему в комнату. Он торчал в душевой и дверь не запер. Ну, я нырнул в комнату… я знал, где у него бумажник, и взял пару сотен и… только собрался дать тягу, смотрю: он стоит в дверях… а я… со своими… с его деньгами… Он за мылом вернулся.
- И что же?
- Ну, он, конечно, взвился, начал орать и все норовил пустить в ход кулаки. Но, в конце концов пообещал не заявлять в полицию и сказал, что одолжит мне эти деньги, если я обязуюсь вернуть их после получки. А я не вернул… Выходит, он на меня заявил?
Хольмберг и Улофссон переглянулись. Что ж это, мол, такое? Заливает парень?
- Нет,- наконец проговорил Хольмберг.- Никто на тебя не заявлял.
- Но в чем же тогда дело?
- Где ты пропадал первого мая? - спросил Хольмберг.
- Первого мая? В Копенгагене. А почему вы спрашиваете?- Было видно, что он размышляет.- А! Ведь в тот вечер убили Фрома! - помедлив, выпалил он.- Вот почему вы меня разыскивали! Уф-ф…- Он облегченно вздохнул.- Выходит, только поэтому…- Он опять умолк и задумался.- Но какое я имею отношение к Фрому? Я же ни при чем!
- Ни при чем?
- Вы ведь не думаете…
- Что «не думаем»?
- Что я причастен… что я в него стрелял?
- Ты же сам говоришь, что был в Копенгагене.
- Да. Был.
- Один?
- Нет. С Ёстой.
- Вот как?
