форму.
— Дэгни, разве ты не видишь, что я все знаю?
— И как ты... Франциско! Что ты насвистывал, поднимаясь сюда?
— Насвистывал? Не знаю.
— Ведь это Пятый концерт Ричарда Хэйли?
— Вот как!..?—?Он ошарашено взглянул на Дэгни, потом довольно улыбнулся:?—?Об этом потом.
— Как ты узнал, где я?
— И об этом после.
— Ты выбил это из Эдди?
— Я не видел Эдди больше года.
— Но это знал только он.
— Мне сказал не Эдди.
— Я не хотела, чтобы меня здесь нашли.
Франциско медленно посмотрел вокруг, его взгляд остановился на тропинке, которую она обиходила, на высаженных перед домом цветах, починенной крыше. Он усмехнулся, будто поняв что-то обидевшее его.
— Тебе не надо было сидеть здесь месяц. Боже, не надо было! Единственный раз в жизни я не хотел ошибиться и ошибся. Я не думал, что ты готова уйти. Если бы знал, следил бы за тобой днем и ночью.
— Правда? Зачем?
— Чтобы избавить тебя,?—?он указал на плоды ее труда,?—?от всего этого.
— Франциско,?—?сказала она, понизив голос,?—?если тебе небезразличны мои страдания, не говори об этом, потому что...?—?Она запнулась; за все эти годы она ни разу не жаловалась ему.?—?Я не хочу это слышать.
— Потому что я именно тот, кто меньше всего имеет право говорить об этом? Дэгни, если ты думаешь, что я не знаю, как сильно обидел тебя, я расскажу тебе о годах, когда... Но это в прошлом. О дорогая, все это в прошлом!
— Неужели?
— Прости, я не должен был это говорить. Пока ты сама не скажешь это.?—?Он старался владеть голосом, но он не мог скрыть счастья.
— Ты рад, что я потеряла все, для чего жила? Хорошо. Я скажу то, что ты хотел услышать, приехав сюда: ты первый, кого я потеряла. Ты доволен, что я потеряла остальное?
Франциско смотрел ей прямо в глаза с такой неподдельной, почти угрожающей искренностью, что она поняла: чем бы ни были для него эти годы, что бы они ни значили, ей не следовало употреблять слово «доволен».
— Ты правда так думаешь??—?спросил он.
— Нет...?—?прошептала она.
— Дэгни, мы никогда не расстанемся с тем, ради чего живем. Можно изменить форму, если сделать ошибку, но содержание останется прежним, а форма?—?она зависит от нас.
— Это я повторяю себе уже целый месяц. Но для меня закрыты пути к цели. К любой цели.
Франциско не ответил, он присел на камень у дверей и внимательно наблюдал за Дэгни, словно боясь пропустить малейшую перемену в ее лице.
— Что ты теперь думаешь о людях, которые бросают все и исчезают??—?спросил он.
Дэгни пожала плечами, беспомощно улыбнулась и села на землю рядом с ним:
— Знаешь, раньше мне казалось, к ним приходит какой-то разрушитель и заставляет их все бросить. Но, скорее всего, это не так... Все это время, последний месяц, я почти жалела, что он не идет ко мне. Никто так и не пришел.
— Никто?
— Никто. Я думаю, он приводит вескую причину, чтобы заставить людей предать все, что им дорого. В моем случае это уже не нужно. Я знаю, что чувствуют эти люди, и больше не виню их. Единственное, чего я не понимаю,?—?как они могут жить после этого,?—?если, конечно, кто-то из них еще жив.
— Тебе кажется, что ты предала «Таггарт трансконтинентал»?
— Нет. Думаю, я предала бы ее, оставшись на работе.
— Именно так.
— Если бы я согласилась служить этим бандитам... Я отдала бы им на расправу Нэта Таггарта. Я не могла. Не могла позволить, чтобы все, чего достигли он и я, в конечном счете досталось бандитам.
— Да, не могла. Думаешь, что теперь ты любишь железную дорогу меньше, чем раньше?
— Я думаю, что отдала бы жизнь, только бы еще хоть год поработать на железной дороге... Но я не могу вернуться.
— Теперь ты знаешь, что чувствуют люди, которые ушли, и во имя какой любви они бросили все.
— Франциско,?—?спросила она, глядя в землю,?—?почему ты спросил, могла ли я бросить дорогу двенадцать лет назад?
— А разве ты не знаешь, о какой ночи я думаю, как, впрочем, и ты?
— Знаю...?—?прошептала она.
— В ту ночь я бросил «Д'Анкония коппер».
Дэгни медленно, с усилием подняла голову и посмотрела на Франциско. Выражение его лица было таким же, как в то утро, двенадцать лет назад,?—?радость, хотя он не улыбался, победа над болью, гордость человека, дорого заплатившего за то, что того стоило.
— Но ты же не бросил,?—?сказала она,?—?не ушел. Ты по-прежнему президент «Д'Анкония коппер», только теперь Для тебя это ничего не значит.
— Для меня это так же важно, как и в ту ночь.
— Тогда почему ты позволил компании развалиться?
— Дэгни, тебе повезло больше, чем мне. «Таггарт трансконтинентал» отличалась очень сложной структурой. Без тебя она долго не продержится. Рабский труд не спасет ее. Они будут вынуждены ликвидировать дорогу, и тебе больше не придется служить бандитам. С медными рудниками все гораздо проще. «Д'Анкония коппер» переживет поколения воров и рабов. Шатко-валко, но она будет жить и подкармливать их. Я должен уничтожить ее сам.
— Что?!
— Я ликвидирую «Д'Анкония коппер» сознательно, планомерно, собственными руками. Я все спланирую и буду работать над этим так же усердно, как если бы я работал на процветание своего дела,?—? чтобы никто не заметил и не остановил меня, чтобы никто не захватил рудники, пока не станет слишком поздно. Когда-то я надеялся, что буду тратить все свои силы и энергию на «Д'Анкония коппер»?—?я и трачу... но отнюдь не на то, чтобы она разрасталась. Я уничтожу ее всю, до последней унции меди, до последнего цента, который может достаться бандитам. Я не оставлю ее такой, какой получил, я оставлю ее такой, какой нашел ее Себастьян Д'Анкония,?—?и посмотрим, как они выкрутятся без него и без меня!
— Франциско!?—?воскликнула она.?—?Как ты мог сделать это?
— По праву любви, такой же, как твоя,?—?спокойно ответил он,?—?моей любви к «Д'Анкония коппер», к духу, создавшему ее. К духу, который когда-нибудь вернется.
Дэгни сидела молча, силясь собрать все воедино, но потрясение было слишком велико. В наступившей тишине вновь раздались звуки передаваемой по радио симфонии, они доходили до Дэгни, как медленный, размеренный звук шагов. Она старалась восстановить в памяти все эти двенадцать лет: измученный юноша, ищущий утешения у нее на груди, человек, сидящий на полу и играющий в шарики, смеясь над тем, как гибнут гигантские предприятия, человек, отказавшийся ей помочь с криком: «Любимая, я не могу!», человек, поднявший в темном углу бара тост за годы, когда Себастьяну Д'Анкония приходилось выжидать...
— Франциско... все мои догадки... Я никогда не думала об этом... Не думала, что ты один из тех, кто ушел...
— Я был одним из первых.
— Я думала, они всегда исчезают.
— А разве я не исчез? Разве я не оставил тебя лицезреть дешевого повесу, вовсе не похожего на
