меня в жены попрошайке-нищему, чем безбожнику-коммунисту!›) Зато мать семейства вдруг стала за меня горой. Обвенчались мы тайком. А когда старый Гоор об этом пронюхал да еще узнал, что у нас будет ребенок, он отказался от собственной дочери, отлучил ее от семьи.
- И до сих пор вы не помирились? - Кёвеш искренне удивился.
- Где там! Он ругает членов кооператива, на чем свет стоит. Насильники, мол, они и грабители, не заслуживают даже похорон по христианскому обряду. А сегодня вон
драку учинил, ты и сам слышал.
- Ну а этот Давид, как его по фамилии…
- Шайго.
- Да-да, Шайго. Он был членом кооператива или не был?
- И был, и не был. То вступит, то выйдет.
- Словом, в каких ты с ним был отношениях?
- В каких? Еще позавчера я влепил ему пару пощечин.
- Но мне ты не сказал об этом ни слова!
- К чему? Стыдно. Такими делами не хвастаются.
- Ну а как Гоор относится к внукам?
- Внуков старый Гоор теперь уже признает законными. Но меня видеть по-прежнему не желает.
Гудулич вдруг остановился и указал пальцем на противоположную сторону улицы:
- Вон он идет, взгляни.
Гоор, одетый во все черное, степенно шел по тротуару.
Гудулич и майор Кёвеш подождали, пока он пройдет, и последовали за ним.
19
-
Понурившись, Анна молча шла рядом со старшим лейтенантом Бурианом.
Они дошли до домика с одним окном на улицу, в котором жила Анна.
- Нашу, с позволения сказать, усадьбу и ветер насквозь продувает, и глаз человеческий простреливает, все видно как на ладони,- промолвила Анна, остановившись перед своим двором.- Я несколько раз собиралась обнести ее деревянным забором, но так и не собралась. Дорого, очень дорого.
Она протянула Буриану руку.
Лейтенант принял эту руку.
- А как же письмо? - спросил он.
- Какое письмо? Ах, да, конечно.
Медленным движением, словно раздумывая, как ей поступать дальше, Анна открыла калитку и впустила офицера во двор. В доме их встретила мать Анны. Став у двери, она смотрела, как дочь копается в комоде, а сопровождавший ее офицер, присев на край стула, внимательно оглядывает комнату.
«Хорошо, что я прибралась вовремя»,- подумала старушка.
- Что ты ищешь, Аннушка? - спросила она.
- Да тут, одно письмо.
Мать молча кивнула. Что спрашивать! Ведь если бы Анна хотела сказать, чье письмо она ищет, то сказала бы.
- Сколько вам лет, тетушка Тёре?
- Пятьдесят семь.
Гость ограничился кивком головы. Что можно ответить на такой вопрос и что сказать по поводу такого ответа? Ровным счетом ничего. «Да, время бежит», или: «Вам столько не дашь, тетушка Тёре», или: «Время никого не щадит»? Пустые слова. И в комнате снова воцаряется молчание.
- Что, никак не найдешь, дочка? - спрашивает, наконец, мать.
- Не найду.
- От кого письмо-то?
- От Эммушки. То самое, где она пишет, что ждет ребенка.
Старая Тёре бледнеет и, попятившись, садится на диванчик. Она знает, что сейчас, перед этим гостем, ничем нельзя себя выдать- ни словом, ни жестом. Надо скрыть этот удар. Эммушка… Ведь ей ничего не сказали.
Однако скрыть в себе такую страшную новость она не в силах.
- Аннушка! Почему ты мне не сказала об этом?
- Зачем! Я не хотела вас огорчать, мама.
- Не хотела огорчать? Боже мой, бедная моя внучка! Бедная Эммушка.
Взгляд старой женщины устремился на потолок, словно она собиралась вознести молитву.
Анна уже сожалела, что обмолвилась про письмо.
- Я вижу, зря вам это сказала. Вам ничего нельзя говорить!
С чердака послышался какой-то шум, похожий на шаги. Старушка поспешила выручить дочь.
- Это голуби; наверное, они,- сказала она. Однако один из «голубей» вдруг явственно запрыгал, топая ногами.
- Дёзёке! Этот мальчишка опять лазает по гнездам! Прошу вас, мама, прикажите ему сейчас же сойти вниз. Скоро он вообще переселится туда жить.
- Все дети любят чердаки,- примирительно сказал Буриан.- Ведь они такие фантазеры.
Анна напряженно прислушалась.- Шум раздавался и в другом месте.
- Кажется, и малышка Идука тоже там.
- Сейчас, Аннушка,- заторопилась старая Тёре,- я им так пропишу, что они надолго забудут свои фантазии.
- Лучше всего, мама, если бы вы могли пойти с ними на ярмарку.
- Хорошо. Но кто доварит обед?
Буриан, однако, не заметил, чтобы в доме что-то готовили. Анна искоса взглянула на него.
- Не нашли письма? - спросил Буриан.
- Нет. Перевернула, кажется, все вверх дном, и нигде нет.
- Не ищите.
Буриан решил, что сам спросит у почтальона, получала ли Анна Тёре на этой неделе письмо из Будапешта.
- Оставьте. Это не так важно.
Он встал, поклонился и вышел во двор. Уже там, за порогом, он надвинул на лоб фуражку.
Старая Тёре уговаривала детей спуститься с чердака вниз. Увидев лейтенанта, она переменила тон:
- Сколько раз вам говорить, чтобы вы не трогали голубей!
Буриан сделал несколько шагов по направлению к лестнице, приставленной к крыше. Быть может, и ему стоит взглянуть на этих голубей? Однако он изменил свое намерение, коротко попрощался и вышел на улицу.
Старая Тёре, подавленная обрушившейся на нее новостью, с трудом добралась до кухни. Теперь она еще меньше, чем прежде, понимала, зачем Анне понадобилось скрывать присутствие Эммушки.
- Мама,- шепотом, почти умоляюще сказала ей Анна,- Эммушка сегодня же вечерним поездом должна уехать в Будапешт. Но так, чтобы ее никто не видел. Лучше всего,
если она отправится на станцию сейчас, не теряя ни минуты!
- А как же младшие?
- Я пойду с ними на ярмарку сама.
20
-
-
Маргит стояла под окном дома Халмади, и уже в который раз, постучав ногтем по стеклу, повторяла жалобным, как на клиросе, голосом:
- Не прячься, Бёжи! Я знаю, что вы оба дома! Еще час назад я видела, как твой муж прошел в пристройку, а вон и мотоцикл его стоит под навесом! Дайте мне вашу стремянку, в колодец слазить. С утра воду черпаем, вот-вот опустеет, а наша слишком коротка, до дна не достанет.
На другой стороне дороги скрипел журавль колодца, качаясь вверх и вниз, словно стрела строительного крана; позванивали ведра, плескалась вода.
- Послушай, Бёжи! Гергё сейчас вычерпает всю
