исследованиях всегда чутко ловили любой намек, который указал бы, что она существует или существовала в прошлом. Но мы не все время…
— Вы упомянули об исследованиях. И какого же черта вы исследуете?
— Историю человечества, что же еще? Я полагал, вы и сами об этом догадались.
— Да где уж мне… Я-то думал, у вас шкафы ломятся от книг по истории и надо лишь прочитать их.
— Я же говорил, что от прошлого уцелело немногое. После ядерных войн огромная часть планеты откатывается назад, к варварству, а прошлое списывается в расход, и то немногое, что уцелело, отыскать становится очень трудно.
— Значит, ядерные войны были… А мы уж надеялись, что человечество до этого не дойдет. Не скажете ли…
— Нет. Не могу.
Мы присели на корточки и посмотрели на капсулу.
— Значит, вам она нужна?
Он кивнул.
— Если удастся ее извлечь в целости и сохранности, — уточнил я.
Капсула негромко, дружелюбно тикала.
— Держите, — распорядился я, протягивая ему фонарь и снимая с пояса геологический молоток. Чарлз принял фонарь и осветил капсулу, а я занялся осмотром скалы, потом сообщил: — Кажется, нам повезло. Прямо под капсулой проходит подошва пласта, начинается прослойка. Известняк — порода непредсказуемая. Порой ложится тонкими пластами, так что его можно расщеплять, как фанеру, а порой пласты настолько толстые, что только рубить.
Под ударами молотка нижняя прослойка легко крошилась; я перевернул молоток, чтобы воспользоваться заостренным его концом, и потюкал по шву.
— Дайте-ка кирку.
Размахнуться было негде, но мне удалось вогнать заостренный конец кирки глубоко в скалу. Шов разошелся, кусок камня отщепился и вывалился. Капсула открылась вдоль всего нижнего края, и освободить ее аккуратными ударами по скале проблемы не составляло. На вес этот восемнадцатидюймовый цилиндр оказался тяжелее, чем можно было предположить.
Чарлз положил фонарь на землю и нетерпеливо протянул руки.
— Ну-ну, не торопитесь, мы еще не договорились.
— Можете оставить себе седло.
— Оно и так у меня, и отдавать я его не собирался.
— Мы вам его починим, даже обменяем на новое. А заодно научим им пользоваться.
— Не годится, мне и здесь хорошо. Здешние нравы я знаю, а если отправляешься в другие времена, то, пожалуй, беды не оберешься. А вот если есть еще фотографии вроде Марафонской… Скажем, пару сотен снимков на избранные темы.
Чарлз в отчаянии схватился за голову.
— Да откуда?! Мы не делаем таких снимков!
— А Стефан делал.
— Ну как вам объяснить?! — воскликнул он, — Стефан — урод, вырожденец. Он упивался насилием и кровью, потому-то мы и держали его здесь. Он сидел тут взаперти, и к полевой работе его не допускали. А он при удобном случае потихоньку удирал и делал то, что вы называли фотографиями. У них есть название…
— Голограммы, — подсказал я.
— Да, наверное. Аппарат на основе лазера. Решение включить Стефана в команду было ошибкой. Нам приходилось его прикрывать. Мы не можем ни одобрить его действия, ни сообщить о них — тут замешана честь команды. Мы пытались поговорить с ним по душам, мы его умоляли, но все напрасно — он настоящий психопат. Просто чудо, как он ухитрился прикинуться нормальным и добиться включения в команду…
— Психопаты на выдумку хитры.
— Теперь вы поняли? — с мольбой в голосе спросил Чарлз.
— Смутно. Вы сторонитесь насилия, вид крови вас отпугивает. И тем не менее изучаете историю, а история — штука жестокая и редко обходится без крови.
Он содрогнулся:
— Мы с этим уже столкнулись. Но несмотря на отвращение, приходится принимать в рассмотрение и это. Но нам-то это удовольствия не доставляет, а Стефан насилием наслаждался и притом был прекрасно осведомлен, что мы думаем по этому поводу. Боялся, что мы уничтожим его фотографии, и прятал их. Но если мы их найдем, то непременно уничтожим.
— Значит, вы их искали?
— Повсюду, но не нашли ни одного тайника.
— Выходит, они где-то поблизости?
— Весьма вероятно. Однако если вы носитесь с идеей отыскать изображение, оставьте ее. Вы же сами говорили, что психопаты на выдумку хитры.
— Говорил. В таком случае сделка не состоится.
— Вы что, хотите оставить капсулу себе?!
Я кивнул и сунул цилиндр под мышку.
— Но зачем?! — воскликнул он, — Чего ради?
— Раз капсула представляет ценность для вас, то пригодится и нам, — ответил я, мысленно вопрошая себя, что это я затеял — стою тут на полусогнутых в пещерном руднике и спорю с человеком из будущего по поводу какого-то дурацкого цилиндра из нечеловеческого прошлого?!
— Вы не сумеете извлечь информацию, находящуюся в этом цилиндре, — сказал он.
— А вы-то сами сможете?
— У нас больше шансов. Полной уверенности, разумеется, нет, но шансов больше.
— Я полагаю, вы надеетесь обнаружить сокровища каких-то нечеловеческих знаний, какие-то новые культурные концепции, основанные на нечеловеческих ценностях, надеетесь столкнуться с массой новых идей, лавиной новых воззрений, часть из которых может органически войти в вашу культуру, а часть — нет?
— Вы попали в самую точку, Торнтон. Даже если вы сумеете извлечь из капсулы информацию — как вы ею воспользуетесь? Не забывайте, что она частично, а то и полностью противоречит вашему нынешнему мировоззрению. А если там говорится, что права человека и в теории, и на практике главенствуют над правом собственности? Да, конечно, теоретически права человека пользуются некоторым приоритетом и теперь, это даже закреплено законодательством, — но вот как насчет практики? А если вы узнаете, что национализм обречен, и получите рецепт его ликвидации? Что, если истинный патриотизм — всего лишь дикая чушь? Это я не к тому, что в капсуле должна содержаться информация по поводу прав человека. По моему мнению, там много такого, что нам и не приходило в голову. Вот подумайте: как сегодняшнее общество — именно ваше сегодняшнее общество — отнесется к столь явному отклонению от считающихся общепринятыми норм? А я вам скажу: эти знания проигнорируют, спрячут под сукно, будут высмеивать и презирать, пока не сведут к нулю. Если вы намерены отдать капсулу своим людям, с равным успехом можете разбить ее о камни.
— А как насчет вас? Откуда такая уверенность, что вы сами употребите ее содержимое во благо?
— У нас нет иного выхода. Если бы вы видели Землю моего времени, то поняли бы, что иного выхода у нас нет. Ну да, мы летаем к звездам и путешествуем во времени — но при всем при том по-прежнему висим на волоске. Да, мы найдем применение сокровищам капсулы, мы найдем применение чему угодно, лишь бы спасти человечество от гибели. Мы — конечный итог тысячелетий безрассудства, именно вашего безрассудства. Как по-вашему, почему мы растрачиваем свои жизни, отправляясь в прошлое исследовать историю? Ради собственного удовольствия? Или в погоне за приключениями? А я скажу вам — нет, нет и нет! Мы просто надеемся уяснить себе, где и когда человечество пошло не той дорогой. Мы рыщем в надежде отыскать утраченные знания и найти им лучшее применение, чем нашли вы. Мы просто
