– Идёт! – легко согласился Сам, всё ещё немного ошалевший и сдерживаемый порогом собственной кухни.
– Но вы были чем-то шокированы, мистер Сам, судя по вашему взволнованному виду! Простите, могу я узнать причину, повергшую вас в столь тревожное состояние? Возможно виной тому я? Вид мой? Манеры? Натур-антураж?..
– Да. Д-да… Я хотел сказать… Я хотел сказать, что невозможно джентльмену употреблять на завтрак одну лишь яичницу с беконом! Это вовсе не столь полезно, как кажется на первый взгляд… для всего процесса пищеварения… в целом.
Сам, наконец, сдвинулся с места и присел на пластиковый табурет.
– Напрасно! – заметил Мальгрим. – Дело уже не терпит. Пора в путь. Вас ждёт принцесса. А что касается яичницы – вы действительно правы. Но извините меня, ради бога! Дело в том, что я всё никак не внедрюсь в технологии. Так, кажется, у вас говорят. Обязуюсь доработать и устранить недостатки уже к четвергу!
– А сегодня? – для чего-то ещё спросил Сам, мысли которого вдруг оказались уже на пути к принцессе.
– 31 июня. Среда. Лунный день.
– Вперёд! – поднял глаза Сам и не увидел уже ни странного господина, ни кухни, ни самого себя.
Зал интерьера раннего средневековья сомкнулся стенами вокруг. Сам стоял перед собой и изо всех сил старался удержать всё более норовящее отклониться психическое равновесие. «Зеркало! Это просто зеркало». Сделав движение рукой вперёд и убедившись в логической непогрешимости сделанного им заключения, он внутренне вздохнул с облегчением и только тогда позволил себе осмотреться по сторонам как следует.
Показавшийся вначале средневековым зал оказался настолько сказочным в своём убранстве, что не вмещался в рамки ни одного времени. Чего стоил один музыкант сидевший в рваном трико на отдалённых ступенях и нахмуренно перебиравший на странном инструменте знаменитые аккорды «Sex Pistols». А прямо перед Самантом стояло хрупкое и безумное огненно-рыжее пламя с изумрудными и уже снедающими его, Саманта, глазами.
– Добрый… доброе… утро? – он безуспешно пытался сориентироваться во времени, поскольку ярко освещённые окна королевского дворца его пока устраивали мало, так как казались, как и всё прочее, ни к чему не обязывающими, только что нарисованными декорациями.
– Hi, boy! Как спалось! – на каком-то уже совсем ни с чем не увязывающемся сленге приветствовало его изумрудоглазое создание.
– Ничего… – пробормотал Сам, в довершение всего узнавая в загадочном существе девушку, делавшую миньет на его кухне.
– Бой в шоке! Мы – совершенство! – Нинет протянула в грациозном изломе руку для поцелуя.
– Да… пожалуй, – целуя изящное запястье, приходил в себя Сам. – Но мне сказали… Позвольте… Милая леди, не знаете ли вы случайно, где находится принцесса?
– На данный момент, мой юный друг, принцесса находится перед вами! Если вы осмелитесь утверждать что-нибудь иное, не говоря уж обратное, то я либо расплачусь и у вас разорвётся сердце, либо прикажу отрубить вам голову, что тоже будет весьма и весьма презабавно!
– В таком случае – мои действия? – Сам окончательно возвращался в сознание из-за отсутствия принцессы.
– Бой – лапка! – взвизгнула в восторге Нинет. – Будешь послушным – будет шоколад и шарлотка! Будешь есть?
– Буду! – настроение пропало. Аппетит появился.
Обширный стол ломился от яств.
– Для кого? – кратко спросил Сам.
– Для тебя, конечно! Любимый!
– Навряд ли всё это в меня вместится! Сид, не поможешь? – обратился Сам к Лэмисону.
– Можно… – неспешно поднялся со ступеней Лэмисон и присоединился к трапезе.
Он-то собственно и показал, как надо рубить и как рубили в сказочные те времена. Жареный поросёнок был у него лишь на третье, а бочонок вина, стоявший перед ним, был не первым и не последним. Сам был куда спокойней в гастрономии. После полбарашка и трёх бокалов очень тонкого, истинно королевского вина, аппетит вежливо попрощался и ушёл, настроение вернулось.
Рядом щебетало злато-огненное сокровище, норовя всё время прижаться чем-нибудь нежным к Саманту. Вдобавок музыкант оказался на редкость приятным собеседником: за время трапезы он вполне спокойно не произнёс ни одного слова.
– И что теперь делать с ним? – обратился Сам к Лэмисону по окончании обеда, имея в виду сверкавшее изумрудами глаз своих горячее счастье приключившееся у него.
– Вариант лишь один, – спокойно посмотрел в одному ему видимую даль музыкант.
– Фу! Геи! Оставьте меня! – в восторге заругалась Нинет на спешно выученном, а потому не до конца понимаемом и ею самою наречии.
– Хорошо! – вздохнул Сам и поцеловал Нинет в приоткрывшийся чувственный рот. – Чего изволит ласковая принцесса?
– Ах! Ласковая принцесса! Да ну конечно же это я! Как я только раньше не догадывалась! Конечно же, Поцелуй Принцессы! И Перуанские Качели, пожалуй, ещё!
– О, Господи! Уверены ли вы, милая леди, по крайней мере, в Перуанских Качелях?
– Никакая я не милая леди! Я – ласковая принцесса! Уверена, само собой! Можно!!! – и Нинет откинула подол платья.
– Боже мой! – не удержавшись, воскликнул Сам. – Вы прекрасны бесспорно, милая девочка, но эпилированный лобок в ранние века, да ещё в настолько сказочном королевстве – я думал, что такой нонсенс встречается лишь в фильмах с острым дефицитом профессиональных актёров!
– Дурашка!.. – умильно улыбнулась Нинет. – Пленять ведь брила бездарно-двадцатый век! Атакуй!
Сам приложил язык к горячим губам и почувствовал, что действительно исчезает всякая разница в пристрастиях, стоит лишь зайти несколько далее и более глубоко.
…С трудом оторвавшись, чтобы вдохнуть, от влаги схожей с морской, Сам выдохнул: «Курт, помоги!». И ещё раз нырнул с головой в начинавшие вздыматься и стонать нежные пучины. Нинет вскрикнула и закатила глаза от крутого напора на её осаждаемый бастион. Животик Нинет начал размеренно вздрагивать, а веки полуприкрылись в преддверии наступающего восторга.
Лэмисон подошёл и, обняв сзади за талию постанывающую Нинет, поймал ртом её тонкие губы и жёстко всадил в поцелуе язык в её ротик. Глаза Нинет вспыхнули подобно маленьким изумрудным солнцам, а зубки чуть прикусили продерзкий язык. Лэмисон чуть сжал, бурно вздымающуюся в декольте, грудку Нинет, и Нинет больше не выдержала. На язык Саманта обрушился целый поток её горячих влажных эмоций. В этот раз только крепкие двойные объятия удерживали Нинет от неминуемого падения, трепет пылающих чувств колотил безжалостно её тело, оно билось и рвалось из рук Саманта и Лэмисона, сама же Нинет пленённым ротиком в состоянии была издавать лишь почти жалобный вой… Когда этот трубный глас её посетившей виктории стих, и стан её перестал извиваться в конвульсиях, сильные руки отпустили Нинет, и она обессилено опустилась на мягкий под ней пылающий ворс ковра…
Нинет отсутствовала в любой из реальностей достаточное для того время, чтобы по очновении, с трудом раскрывая веки над озёрами стихшего пламени, убедиться в том, что Самант с Лэмисоном беспечно сидят за столом, продлив своё питие в ожидании её, Нинет, прибытия с чудесных высот. Пошатываясь и придерживая края местами спадающего в беспорядке платья, Нинет подошла к столу под внимательные взгляды обоих источников её наслаждения, чуть дрожащей рукой приподняла, как по мановению волшебной палочки возникший перед ней, бокал из рук Лэмисона, сделала маленький отрезвляющий глоток вина и произнесла:
– А теперь Перуанские Качели!
