Хм…). Я лишь всё сильнее разъезжалась перед ней на столе, мои губки уже вполне самостоятельно расходились в разные стороны, Леночке не приходилось даже удерживать их пальчиками. И очень скоро я всем животом почувствовала надвигающееся глубинное удовлетворение. Я застонала, кажется даже слишком громко, и вжала посасывающие Леночкины губки в себя. В последний момент мне показалось, что губками Леночка очень сильно куснула меня за него… Мой экстаз, казалось, затряс даже комп на столе, я забилась всем телом и, ахая, чувствовала, как опускается всё накопленное внутри тепло жаркой влагой в подставленный Леночкин рот…
– Спасибо… хорош..шая… м..моя… – я с трудом произносила слова, хоть прошло уже добрых пару минут после финала, и Леночка теперь сидела подо мной, растерянно моргая глазами. – Я тоже… сделаю… тебе так… Но не сейчас… нету сил…
– Ой, Нина Михайловна! Я не хочу! – встревожилось заново моё сокровище.
– Посмотрим! – я, наконец, собралась и потянулась за трусами висящими на чуть не уехавшем со стола ноте. – Умойся немедленно! От тебя пахнет пиздой!
Я склонилась, притянула её к себе и протяжно поцеловала в распахнувшийся было в жутком ужасе ротик, а затем уже отпустила, на самом деле, к моему умывальнику. Включив свет в кабинете, мы немного оправились, Леночка состроила пару ужимок зеркалу, восстанавливая утраченные косметические штрих- черты, и вскоре я уже тащила её за руку к продолжению нашего скромного торжественного мероприятия.
На подходе к кабинету ангеотерапии мы встретились с «проверяющим посты» ночным сторожем. Саввелич тут же пощупал за жопу меня, я тут же не позволила ему проделать этого с Леночкой, и уже слившимся воедино коллективом мы открыли дверь в кабинет. Замереть пришлось всем троим…
Одеяния на момент представшего перед нами эксцесса: Ибрагим Каренович – спущенные штаны, распахнутый ворот, галстук вокруг шеи; коза Ника – неглиже, лифчик выше грудей; Юра Племянников – штаны вместе с трусами в одном из углов, майка в районе плечей, “цепура” из неизвестных металлов болтающаяся на шее.
Юра придерживал за уши отсасывающую медсестру и ухом лежал на каком-то толстом служебном журнале. Ибрагим Каренович оголтело пялил его в сраку, отдуваясь, пыхтя и джигитски покрикивая «Ай, малацца!». А Ника со своими распахнутыми серыми глазами изо всех сил дула щёки, беря Юрын хуй, и крепко держала яйца обоих по кулачкам, натягивая их вниз и доставляя видимое удовольствие совокупляющимся мужчинам.
Три из нас не смогли слова вымолвить в течении добрых шестидесяти секунд.
– О, спортсмены дают!!! – ожил первым из нас бывалый Саввелич. – Что, дурёхи, уставились? Или не видели? Неча людям мешать – наливай!
Он подтолкнул нас под задницы мягким шлепком, и мы все втроём оказались сидящими за праздничным столом в тридцати сантиметрах от действа, которое на наше появление не среагировало просто никак. Я потянулась к кранику волшебно-коньячного бочонка и, передавая стопку Леночке, заметила, как чуть-чуть вздрагивают её пальчики… У Саввелича не дрожала рука. Он махнул тот фужер, из которого Ника пила на протяжении всей первой половины вечера, закусил початой Юрыной колбой того же содержимого и сильно прижал нас с Леночкой к себе с двух сторон, поцеловав по очереди в губы и пообещав: «Ника всё же у вас прошмандень… Отъебу!».
Тем временем происходящее рядом двинулось в раж. Ибрагим Каренович ожесточённей заколотился под зад молодому окулисту. Юра выгнулся и взял на изготовку рот медсестры, засунув ей член, похоже, в самое горло. Ника не выдержала, разжала один кулачок и скользнула ладошкой к пизде. Я сидела, почти касаясь голенью её горячей задницы, и с этого расстояния мне уже прекрасно были видны подсыхающие пятна спермы на Никином болтающемся лифчике. От этих пятен меня просто бросило в жар, и я наклонилась со своего стула, просовывая ей ладошку под попку. Ника благодарно заурчала в ответ, подаваясь навстречу промокшей бритой пиздой. Её губки немного кололись, я наскоро запустила ей два пальца во влагалище, одновременно теребя мизинцем и безымянным за дутый и скользкий клюв клитора. Её ладонь вернулась к мошонке Ибрагима Кареновича и тот по-жеребячьи загоготал, спуская семя в Юрыну попу. Юра поднапрягся в ответ и серые глазки Ники жалобно закатились: она снялась ртом с хуя до самой залупы и принялась быстро сглатывать бьющий через края ротика фонтан. Через несколько секунд полилось и внизу из-под неё…
– Извините, девочки! Мы тут расслабились… – Ибрагим Каренович подтягивал с трусами штаны и пытался найти на шее правильное положение для галстука.
Юра Племянников прыгал в углу, пытаясь попасть с пьяных глаз второй ногой в первую штанину. Ника одна оставалась в полнейшей беззаботности.
– Скорей напряглись! – молвила она, сосредоточенно трогая себя за липкую промежность и рассматривая добавившиеся к старым пятнам на лифчике новые капли.
– «Напряглись» – это будет потом! – заново пообещал ей суровый к своим словам Саввелич. – Оденешься по форме перед уходом и загляни ко мне в «офис»! Пойду пока…
– Лады! – Ибрагим Каренович щёлкнул по попе разливавшую уже по «бокалам» коньяк Нику. – Хороший вечер! Красивый и радостный. Так пусть же вся жизнь нашей крохотной Ма будет красивой и радостной!
– Правильно! – поддержал Юра Племянников. – Я только за. И пусть солнце прекрасное озарит её светлый путь! Пить не буду – устал…
– Это правильно, – согласился наш лихой тамада. – Устал – не пей! Лучше споём!
И остаток вечера у нас прошёл относительно мирно уже под перекатистые горские напевы перемежаемые былинами от «Гражданской Обороны».
Забирала опьяневшего не от вина, но от счастья, Ибрагима Кареновича его мать, Агния Ашотовна, работавшая главврачом поликлиники. Было весело.
– Опять эту шалаву ебёшь! – Агния Ашотовна критически осмотрела по-прежнему сверкавшую голой задницей сероглазую Нику и хозяйски сунула руку ей между ног, сильно сжав сочную молодую пизду медсестры своего сына, на что Ника лишь томно завела к небу взор и нервно дёрнула пару раз своей попочкой. – Ну-ну, цыпочка, ты меня эпатируешь!
«Цыпочка» только сильней выгнула навстречу строгой ладони очко, принудив рассмеяться или заулыбаться всех присутствовавших.
– Ну-ну, моя милая! Не спеши так! В другой раз! У меня будет с тобой отдельный разговор! – Агния Ашотовна убрала руку и обернулась к Ибрагиму Кареновичу: – Ирик, родной, стыд совсем потерял! Твои дети чуть не съели живьём свою бабушку, пока уложила их спать, а ты даже не позвонил, что задержишься! Каринке как сказать мне теперь?
И тут только я и сама вспомнила, что наш спонтанный праздник застал меня врасплох, и домашние наверняка уже несколько часов пытаются найти меня по отключенному телефону. Мысленно пообещав себе все награды за эту несносную привычку по случаю и не по случаю отключать телефон, я выскочила в коридор, набрала номер, отдышалась и произнесла: «Па? Не волнуйтесь, я сейчас буду…».
Захлёст
Утром следующего дня я вполне естественно проспала свой обычный выход на работу. Поэтому меня нисколько не удивила непривычная тишина в комнатах, я лишь вздохнула, представив свои вынужденные извинения перед кем-нибудь из пациентов, и вместо положенных полутора часов потратила на сборы двадцать минут. И если учесть, что в это время я вместила приём душа, молниеносный приём пищи (который завтраком ни в коем случае не назвать!) и сложнейший процесс элементарного восстановления женских черт моего антуража, то вполне простительной выглядит, мягко выражаясь, моя некоторая рассеянность по пути следования в полубеге от моего дома до поликлиники.
Смутные подозрения начали тревожить уже на подходе к месту работы – что-то явно было не так… И когда в пустом фойе поликлиники меня встретил заспанный, исполненный удивления взгляд Саввелича, все мои неясные предчувствия оформились в полнейшую неутешительную ясность.
