фамилии. Я же так и не мог поднять на неё глаз, она словно ослепляла меня. До этого у меня такое было только с солнцем. Наверное, в том числе и из-за этого, я ответил на её непринуждённость в общении позывным «Леночка», которым теперь вся малая шваль пользовалась от души за глаза, а я постоянно, потому что в глаза вот уже второй месяц общаться всячески избегал, и бог миловал – обратиться напрямую ни разу не доводилось.
– Вовочка, твой дневник и учебники у меня! Забежишь ко мне вечером! – она грациозно профланировала мимо нас с Тарасом, словно пропорхнувшая случайная бабочка, а у меня заныла скула.
– Рот закрой! Эк тебя, перекособочило! – я обнаружил себя сидящим под ироничным взором Тараса с чуть перекошенным, как от оскомины, ртом. – Ты чего, малой? Не влюбился часом в училку?
– Дурак ты, Тарас! – сказал я, сводя в симметричный порядок челюсти. – Тут дело тонкое!
Тарас не обиделся на меня. Он всегда каким-то внутренним деревенским чутьём своим понимал, когда дело действительно тонкое. Мог на стройке поймать и по сраке так надавать, что потом две недели болит. И орден у него в мирное время – за поимку преступника. А вот когда всё рвётся с души – понимал. Это ему благодаря нас, таких придурков как я, пол района было и в люди многие вышли, а не на этап. «Ну, раз тонкое, тогда сиди, отдыхай!», сказал мне Тарас, поднимаясь, «А только сам ты дурак. А я участковый милиционер и страж порядка. Нельзя с участковым так по идее… Вот пришлют вместо меня молодёжь – вмиг узнаешь, как надо вести! Давай до завтра, малой». И ушёл. А я что? Я понимаю – нельзя! Но ведь дело такое получилось у меня под самый занавес в школе, что я про него уже и забыл, потому как и вспоминать не хотелось…
Они все меня так довели сегодня, что я решил хоть немного отвлечься и спрятался в душевой женской спортивной раздевалки, чтоб увидеть, чем толком отличаются от нормальных людей старшеклассницы. Кто ж их знал, что они этим душем пользуются! Просто не знаю, пацаны всё время как-то и так… Почесал под мыхами, переоделся в трико из трико и домой. У нас и душевая-то традиционно завалена всякой бурдой. Эх, надо было мне сразу внимание обратить, что у них там порядок какой-то неестественный, будто работает всё! Ну да сегодня, честное слово, было не до того. Вот и влип. Понял, конечно, чем отличаются – орут они несусветно и хором! Но никакого ожидаемого удовлетворения не получил. Они даже пораздеваться толком не успели, хоть впрочем, даже если бы и успели… Я сквозь них, как сквозь строй проходил и не увидел бы от них ничего для себя особо прекрасного в любом случае, потому что они чем-то разным меня по башке лупили. Не больно, конечно, но ужасно весело. Причём больше ужасно, я и впрямь там почти что струхнул на их хай. В общем, выдали они мне заключительного пендаля, на нём я раздевалку их и покинул, как на крыльях. А чтоб не горевал, они стопку книжек моих наугад из моего сундука выхватили и, первым делом, дневник. Портфель полетел вслед мне под задницу, а то всё они пригрозили отнести и отдать с полным отчётом директору. Ох, уж лучше б директору! Ну почему не сделать, как сказал! Наверное, Леночка просто попалась им по дороге. Лучше б директору. Как-никак мужик, он бы понял меня… Ну в крайнем случае выдал бы ещё одного пендаля, хотя от него этого, конечно, не дождёшься с его очкастой физиономией отчаянного пацифиста. Но отдать Леночке… Бля! Это они явно рамсы мне все спутали. Как я буду теперь объяснять?! Я очень расстроился. И разочаровался в этом никудышном по всем понятиям мире…
Дома что-то похрумал, поспал, вот и вечер тебе здравствуйте. Со сна вроде как отлегло, а тут вспомнилось вновь, что в гости идти, и опять внутри всё зашлось. Одно утешало – не далеко. В нашем доме вообще пол школы учителей проживало, а Леночка и вовсе со мной в одном подъезде жила, только выше на три этажа. Пулей туда и обратно смотаюсь, подумал, не стану ничего объяснять, хватит на сегодня с меня! Ну собрался… Пошёл…
«И чё припёрся?», мелькнула спасительная мысль задним числом уже на пороге, когда я давил на звонок, «Ведь и в школе отдали б тебе твой дневник! И сдался он тебе!» Но ретироваться уже не было ни сил, ни возможностей, ни даже просто желания. В дверях послышался звук открываемого замка.
Леночка стояла на пороге в тонком, запахиваемом обеими руками, халатике и пыталась опознать мою фигуру в лишённом лампочки пространстве лестничной клетки.
– Вовочка? Ах, да! Заходи!
Я удобно расположился в узком коридорчике её прихожей и застыл как статуй в ожидании учебников и пытки вопросами. «Я сейчас!», Леночка скрылась на мгновение в дверном проёме комнаты и появилась с блестящим пакетом в руках, в контурах которого угадывались мои научные причиндалы. Она протянула мне пакет, в который я немедленно вцепился, как тузик в тряпку. И в этот момент, согласно задуманному мною плану, я и должен был бежать, не дожидаясь дальнейших мучений. Но я не побежал. Во-первых, там было тепло. Тепло там было и во-вторых, и в-третьих, да ещё эти учебники, доставшиеся без всякой предварительной взбучки и явно без задней мысли!.. Даже как-то не по себе… Меня немного заклинило, и я только дёрнулся к двери, но слова Леночки запросто вернули меня в положение пограничного столбика.
– Вовочка, не уходи сразу! Я оладушков нажарила, – это её «оладушков» прозвучало в точности как у моей бабули. – Пошли чай пить. Я поговорить с тобою хотела давно. Не уходи!..
– Ну ладно! – пробурчал я как слегка примороженный и, не поднимая глаз, стал сковыривать с себя сапоги.
Задвинув в угол шузы, я пхнул куда-то учебники и продвинулся на кухню, где и приземлился на край табуретки. Оладушки возвышались на столе аппетитной горкой в большой тарелке, а на сковороде ещё шипела яичница. С утра в треволнениях и на своих обычных полубобах я почувствовал волну лёгкого энтузиазма, поднимавшуюся из возрадовавшегося желудка. И тут начались метаморфозы с моим взглядом. Сначала я пытался ещё держаться обычной своей манеры поведения и рассматривал окружение, минуя Леночку, передвигавшуюся между плитой, столом и мойкой. Особо в этот момент меня поражал контраст наших двух совершенно одинаковых в планировке квартир. У Леночки кухня была, например, похожа на какой-то цветок изнутри, если залезть в него с ногами до того как он раскрылся рано утром… Моя кухня была похожа на взорвавшийся мусоропровод. Но всё же держать долго взгляд вне предмета, который занимает тридцать процентов на твоём экране, да ещё передвигается при этом туда-сюда, становилось всё сложней – я начинал привыкать к Леночкиному существованию в этом мире. Поэтому, когда она остановилась прямо передо мной, обернулась и спросила «Ты что пить любишь? Чай или кофе?», я медленно поднял на неё глаза и, кажется, не опустил их до сих пор. И сейчас она стоит с тем же непонятным для меня вопросом в чуть распахнувшихся тёмно-карих глазах, халатик бесстыже демонстрирует точёную нежность её шейки, а тонкие губы вздрагивают от внимания, готовые уже на очередную искромётную улыбку. И я сказал:
– Водку!
Леночка даже показалось чуть обиделась. Но как выяснилось – только показалось. Потому что в следующий момент полотенце в её руках взметнулось и хлопнуло меня по голове, что помогло мне и вовремя. Леночка ещё только собиралась смеяться, когда я выпалил:
– Я больше всё! Простите! Леночка, кофе!
Кажется, я совершил ошибку ещё большую относительно первой, потому что теперь уже Леночка по-настоящему чуть спала с лица и, отвернувшись к шкафчику, потянулась за коробочкой кофе уже в наступившем неловком молчании. Я заторможено смотрел на её неописуемой красоты стройную ножку, показавшуюся из-под приподнявшегося края халатика, и не совсем понимал – чего нашкодил? З переляку я даже подумал, что может быть у меня незаметно слово вырвалось какое-нибудь моё обычно-матерное.
– Почему – «Леночка»? – не оборачиваясь ко мне, тихо спросила Леночка.
У меня словно камень с сердца упал – а! Это я забылся просто и впервые обратился к Леночке напрямую и вслух. Но на объяснения мощности моего интеллекта ещё не хватало.
– Потому что я – Вовочка! – только и смог выпалить я. – Вы же первая так на меня назвались!
– Как – так? – до Леночки кажется стал доходить комизм и этой ситуации, она обернулась с её обычной мягкой улыбкой. – А до этого как «на тебя назывались»?
– Ну… по разному… – запнулся я, отсеивая в уме полунормативные свои наименования. – Когда Воха, когда Волопас… А в школе меня зовут Бондарчук!
– Нет, это не зовут!.. – вздохнула Леночка. – Это фамилия. А я значит Леночка? Как страшная месть за «Вовочку»…
