тошноту), мало ли кому на вокзал. «С Миколаем его!», усмехнулся я совсем уже облегчённо и с присущим мне, оказывается, юмором. И тут же обнаружил, что вдобавок этот друг-гражданин с собою увёл добрых полвагона: станция, видимо, была серьёзная, ключевая.
Настроение моё совершенно пришло в норму и всячески улучшилось. Я уже высматривал, не освободится ли где мягкое место потёртого до состояния натуральной кожи дерматина. После трудового дня на счету каждый из бесконечных пролётов, проведённый в общественном кресле среди плотно сдвинутых поп… И тут я увидел их!..
Омерзительно! Как вы могли подумать, что я туда посмотрел! Впрочем, кто здесь?.. Нет, конечно же, я не смотрел. Даже, допустим, не потому, что доктор мне не велит, а просто как-то нехорошо, опять-таки тошнота только прошла… Так что и не мог я туда смотреть. Да и что бы я увидел там, как доктор всегда говорит. Разгул, упадок, разврат… Так что я не смотрел.
Их же музыка там что-то скрипит и скрипит, вот и увиделось… Случайно, прошу обратить! Впрочем снова же – ведь никого… Про таких точно знал, что они есть… Да что там, если по честному, то и видел не раз, и не два. Волосатые, грязные, тьфу! Или, наоборот, какие-то стриженые! Чистые? Да куда! Вы мне что, гражданин – по утрам под постелю заглядываете? Для чего? Лично я-то, положим, умыт, а вот там…
В одном дальнем углу, в одном из двух, у вагона их два всего, так в одном они и водились всегда… Нет, ну не так чтоб всегда, а просто если водились, то уж точно – в углу. Засядут там и сидят как безумные – музыку слушают. Или песни поют, шухерят – много разного… А ты на себя посмотри прежде петь – из тебя ведь Бетховен повесился, а ты тоже туда – музыкант! Ну, да что им поделаешь, такая у нас молодёжь, да и вообще, конечно, случаются ещё недоработки и недопроводки – сержантов милиции пока не хватает на всех, как докторов, вот и мы… Я случайно! Честное слово же!!!
«Хорошо хоть мне скоро сходить!..», с облегчением подумал я в ихню сторону, сквозь почти опустевший вагон и подошёл поближе чуть-чуть: ведь красивая. Как в кино, правда-правда, волосы белые аж до ниже спины, а она на коленках стоит и совсем не берёт во внимание, что быть может по полу уже, а в рот, вот, берёт… Странно же!.. Я быть может затем и подошёл лишь немного совсем – ненароком взять и подсказать: красоту береги!.. Как лес, честное слово… Видно стало лучше, конечно (ничё себе болт! весь ей ротик раздул… Так нельзя!), но я ещё не смотрел, надо сказать. Я в окно или поручень, как учили. Две бабушки, один дед – все сидят, не шевелятся. Да и потом: все привыкли к такому давно, один я как дурак встал таращиться!..
– Ёб вашу мать! – вдруг один этот самый горилл, что ей в ротик давал, говорит.
Громко так, что все, конечно, услышали, но воспитанные: даже не покраснел никто. А это он оказывается эякулировал громко так, что неприлично даже сказал. Вижу – всё изо рта, стало тревожно мне: где мой поезд? Когда выходить? Он же, этот метрополитен, идёт и идёт – кольцевой! Плюнул я тогда виртуально и сердцем всем, да повесился… Прямо на поручне. Да, так прямо-таки и покончил с жизнью, можно сказать, это вы верно заметили… Вишу и смотрю теперь, как худая червяк или там интиллегент, как будто мне снова тошнит и не по себе – плохо мне… А мне – нет. Мне на самом-то – хорошо… Потому как с такого подвисшего положения очень стоит видать мне теперь было всё хорошо и не надо глаза отрывать и на бабушек с дедкой смотреть. Вот тут-то меня и приклеило…
Она ведь к нему на живот взобралась, не долго отсутствовав, и уже тёрлась об него своей голой задницей, как такая же безумная мартышка, как он! У неё же волосы во все стороны разлетаются белым облаком, один придурок щиплет ей грудь, двое рядом то ли спят, то ли ворожат по своему чего – их хер поймёшь! А она как ненормальная прыгает, да трясётся порой! Это я потом обратил: в прогонах прыгает, на остановках трясётся. Странно так!.. Когда кончила, как завизжжжит! Я думал, приехали! Всё, крушение… Сразу поезд свой острый сигнал на все сто и рельсы, под нами сворачиваясь навечно, так собою скрипят!!! А то нет… Она просто кончила.
Обнаружил стоящим себя в полный рост. А не висящим в пути. И на них всё внимание, будто в мире и нет никого больше, на кого посмотреть… Она утомилась, легла рядом с ним, ноги вытянула – длинные, я думал в форточку напротив… Но нет. Между колен одному из тех кемарных вурдалаков напротив устроила босые лодочки свои и на плечо своей горилл головку склонила – тепло… Причём, попрошу обратить напослед, так тепло, что ведь, доктор! Доктор! Секундочку, доктор где? Где я вас спрашиваю? Ах, ну да: кто здесь? Так тепло, что у меня возникло что не смешного в штанах. В том-то вся и беда, что не сзади, как у всех у нас принято (такая ирония), а спереди! Я не помнил себя там же много давно!.. Вы поверите? Впрочем и с вами, простите уж, хер… С такого обнаружения правда ведь сходят с ума. А я держался ещё и не сходил, вы учитываете? Спасибо… Сам прямой, в штанах спрямляется уже, а я всё в уме – даже не прилично как-то, ей бо!.. А она на меня посмотрела и всё. Может быть не увидела, а я на линии взгляда её… так… оказался… Да нет же! Увидела! Потому что она смотрела так, как смотрят, когда в зоопарке все кидают в медведя печеньями, а тебе его жаль… Ага, печенья! Вот как на того медведя глупого, всего в печеньях, а всё же несчастного, так и смотрела на меня глазами, казалось заполнившими собой весь большой мир.
Я – не я, а вот всё же – я… На ватных ногах, возможно смешной… И оттуда и от вот суда… Я пошёл, как ходит в небо босой один у нас по ночам, тоже вылечат – перестанет ходить. Я не видел совсем, кроме глаз… На пороге в их угол-отсек попроснулся один. Тоже сторож: чего? А чего – чего? Я же немой шёл, мне не до сторожей – позабыл язык из-за глаз!.. Я тогда ему внятно и очень вежливо сказал глазами в глаза про себя (вслух не мог, не было у меня – вслух): «Один!.. Один только раз… Поцеловать». Куда уж казалось понятнее. Он и понял. Куда уж казалось лучше. Сам!..
Харя накрашенная или красивый такой!.. Правда подстриженный. Под ежа. Улыбнулся как в море загадочный и со своего дивана весь потянулся ко мне, морда обрадована!.. «Блядь!», только и успел подумать ему. Ведь я ж не с тобой целоваться загадывал! Но было поздно так… Мой рот был прижат уже вместе со мной к его рту, к его телу – дурдом! Ёб твою – меня заволакивало, затягивало как в горячий туман. Эта сука целовался как сорокалетняя всё познавшая женщина! Я почувствовал, как растворяется, будто во сне, мой рассудок и чья-то не наша ладонь скользит у меня по штанам. Чья? Да кто ж его!.. Этот за меня держался как кенгуру за евойную мать… Хер с тобой! Всё, что было в штанах, колом выпросталось очень просто и даже легко. А этот друг сразу наехал собой на мой кол и зажал между ляжек своих джинсами или что там на нём за тряпьё было – не упомню уж… Мне же так недосуг! Мне же воздуха… не хватало порой… А рта, блядь такая, не отрывал!.. И это уже не про него… Стоял и качался как дерево, что уже засекли на ветру в стропы, чтоб срубить, думал: бля, упаду или нет?.. Рухну вот счас… Тем более стало так отводить там внизу, что я вспомнил такое – ебать!
Кто и знает – там сколько прошло… Но немного ведь. Всё-таки – ведь один поцелуй навсего… А я там на низу разрядил так, что думал умру, но и из последних наддам! Отлепил потом от него, этого ишака, взгляд… А глаза, бля, до центра не сходятся… Потом сошлись. Стал тогда отходить, вот и понял всё… Там оказывается, позади него, кыца мокрая тоже пристроилась, что до этого где-то спала, я не видел где. Вся ведь рыжая, конопушки кругом – розовый рот… Так она это всё и устроила из меня в этот свой розовый пить до дна! Облизнулась, как неизвестно и кто, и ушла на диван – дальше спать или что-то смотреть, фиг его.
Обернулся и я посмотреть. И вижу тогда – вошёл в круг.
Кыцю зовут Мрытя, горилла – Иван. Придурок этот у нас на дверях называется Чпок. Напарник напротив его – Metro-Fun. Красу мою неземную зовут Цена, с ударением как получится. Ещё одного малого сурка зовут Всрался. Наш начдив – Лесь, краса безумная, элита и лапочка. Остальные прихожие – как приходят, так и исчезают, без выпадов. Меня зовут Жук, за то, что царапался по спине у Чпока в конвульсиях, когда входил в круг.
Когда входил в круг… Тогда ещё приключился нюанс, чтоб заикаться забыл. Пролёта так через три в гости Шлюха пришла. Ну пришла и пришла. Рады все – не шевельнулся никто. Чпок ей хотел подрочить, но она ни в какую: «Не могу, Чпок, отлезь! Ссать хочу – умираю. Второй заход терплю! Чё читаете?» «Джомолунгму! Шекспир…», Metro-Fun. «Та, хуйня! Мы её той весной ещё оттарабанили. Не хочу». Тут Иван рассмотрел, наконец-то, её и залез ей лапищей в трусы. «Иван, иди на хуй, сказала же! Тут у вас обоссусь…» «Шлюха, это любовь! Потерпи хоть чуть-чуть, ради совести!» Ивану вообще наплевать на очень многое, кроме любви. Поставил Шлюху в проход и насунул ей так, что та зубами чуть не разгрызла себе воротник на платье, всё что хотела позабыла на миг… «А эта кто?», потом уж откинула мокрую чёлку со лба
