заткнул за пояс.
— Пли!
Мушкеты рявкнули трижды с нашей стороны и дважды с британской, окатив друг друга свинцовым дождём.
— Полундра!!! — не своим голосом заорал Булатников, с тесаком наперевес без разбега прыгая через бездну в три аршина шириной. — Полундра!!!
Следом за ним на палубу британца ринулись и остальные воздушные пехотинцы. Приземляясь с той стороны, они пускали в дело тесаки, схлестнувшись с чуть замешкавшимися британскими «Форлорн хоупс». В первые секунды Булатников со своими людьми учинили среди слегка опешивших врагов подлинную резню, однако красномундирники не зря считались отличными солдатами. Они быстро пришли в себя и оказали ландунгс-команде достойный отпор.
— Штыки примкнуть! — скомандовал майор Губанов, обнажая полусаблю, на которую сменил уставную шпагу. — Вперёд, орлы! За мной!
— Бегом! — закричали унтера и фельдфебели. — Бегом! В штыковую! Не боись, ребята! Мы ж на самых небесах! Ежели что к самому Господу Богу враз попадём! — Были даже такие пассажи, весьма меня удивившие, смотря на обстоятельства. — Не матерись, ребята! Нечистого не поминай! Не то вас враз архангел Михаил и Илия-пророк поразят!
Хоть бездна и сократилась до аршина, не больше, но прыгать через неё было очень страшно. Коротко перекрестившись, я рванул через неё, в самое пекло. Кровавая рукопашная схватка кипела на стрелковой галерее, палуба была скользкой, под ноги то и дело попадались трупы, смерть собрала в тот день изрядный урожай. Прав, тысячу раз прав был Булатников, когда советовал мне сменить палаш на тесак, им куда удобнее орудовать в этакой тесноте. Баскетсвордом я бы одним взмахом калечил больше своих, нежели врагов.
Продлилась схватка не больше нескольких минут, но была столь яростной, что на палубе дредноута остались лежать несколько сотен человек. По счастью, почти все в красных мундирах британских солдат и воздухоплавателей.
— Отлично! — крикнул майор Губанов. — Молодцы! Что теперь, Булатников?! — обратился он к подпоручику в залитом кровью мундире, не поймёшь своей или чужой.
— Выделите мне роту из вашего батальона, — ответил тот. — Мы с ними прорвёмся на мостик. А остальные, с вашего позволения, пусть по другим галереям ударят с тылу.
— Отличная идея, подпоручик, — кивнул ему Губанов. — Штабс-капитан Антоненко, отправляйтесь с Булатниковым.
— Веди, Булатников! — позабыв былые раздоры, крикнул мой непосредственный командир. — Вперёд!
И мы побежали по гулким коридорам дредноута, преследуя убегающих солдат и воздухоплавателей, спешивших спасти свои жизни. Первое организованное сопротивление нам оказали минут через пять после того, как мы ворвались внутрь летучего левиафана. В длинном коридоре британцы соорудили нечто вроде баррикады, и обстреляли нас. Мы не стали ввязываться в перестрелку, налетев на них и, как говориться, взяв на копьё в считанные секунды.
А вот мостик пришлось штурмовать по всем правилам. Он был хорошо укреплён, и дрались британцы отчаянно. Нас встретили ураганным огнём, так что пришлось всё же залечь за порог у дверей в коридор и палить в ответ. Что впрочем, не приносило ощутимого результата.
— Эх, жаль, гранат нету! — пожаловался Булатников. — Закидали бы мостик враз!
— Чего нет, того нет, — пожал плечами Антоненко. — Надо прорываться так!
— Это да, — кивнул Булатников. — как обычно, мы первые, вы — за нами! Полундра!!!
И он без предупреждения вскочил в полный рост и бросился к входу на мостик. Воздушные пехотинцы кинулись за ним. И легли все как один под пулями британцев.
— Солдаты, вперёд! — не дал нам опомниться Антоненко. — Вперёд!
Мы пробежали по коридору, всё ещё затянутому пороховым дымом, и обрушились на не успевших зарядить мушкеты британцев. Стрелять не стали, пустили в дело штыки. Схватка была очень короткой, но яростной. На мостик мы ворвались окровавленные и злые что твои черти. Кажется, капитан и офицеры дредноута пытались сдаться нам, но мы никого не щадили. В этот момент мы были более зверьми, нежели людьми, а звери жалости не знают. Хищные опьянённые кровью звери. И единственное, что делает нас людьми — это способность раскаиваться и мучится совестью после, ну и конечно, кошмары, преследующие долгими ночами.
— Что теперь, господин штабс-капитан? — спросил у Антоненки подпоручик Эбергард-Шютц.
— Отходим к стрелковой галерее, — приказал тот, — и дожидаемся батальон. На «Гангут» вернёмся все вместе.
— Есть, — ответили мы.
Мы отступили к стрелковой галерее, следуя тем же стрелкам, какие были и на «Гангуте». Правда, никто из нас не разумел английского, и ориентироваться приходилось по кровавым следам и нашим представлениям о языке бриттов. Бросать тела воздушных пехотинцев и наших солдат, павших при штурме мостика, очень не хотелось, однако тащить их с собой через весь дредноут не представлялось возможным. Тем более, что враг мог атаковать нас в любой момент. Британские офицеры и сержанты должны были привести своих солдат в чувство и организовать нам сопротивление.
— Что с Булатниковым? — спросил у Антоненки майор Губанов, когда мы вернулись на стрелковую галерею. Остальной батальон уже был тут, ждали только нас.
— Убит, — ответил штабс-капитан, — как и вся ландунгс-команда. При штурме мостика.
— Понятно, — кивнул командир. — Что с мостиком?
— Офицеры оказали сопротивление и были убиты, — отрапортовал Антоненко, — машинерия уничтожена.
— Ясно. — Губанов вскинул руку с окровавленным тесаком и дал отмашку, чтобы экипаж опускал секцию борта, и мы могли вернуться на «Гангут».
— Что это?! — воскликнул глазастый солдат Сашка Осипов.
Он тут же получил по голове от своего унтера, но все уже повернули головы на его крик. От небольшого британского дирижабля в сторону «Гангута» летели пламенные искры с длинными чёрными хвостами. Много позже я узнаю, что это пороховые ракеты — самое мощное оружие британцев, в тот же день они показались мне некими карнавальными шутихами, не слишком качественными, к слову. И тут эти «шутихи» врезались в баллон нашего дирижабля и взорвались с небывалой мощью. Из борта «Гангута» вырвались языки пламени, и громадный воздушный левиафан покачнулся и начала заваливаться на повреждённый борт. Подошедший с другой стороны дредноут дал залп из нескольких орудий, добивая израненного врага, ещё пытавшегося огрызаться редкими выстрелами пушек. Падение «Гангута» резко ускорилось, весь баллон его был объят пламенем.
— Твою мать, — сказал кто-то.
Ни добавить, ни убавить.
— Сигналят нам что-то британцы, — заметил штабс-капитан Антоненко.
— Отходим внутрь дредноута, — скомандовал майор Губанов. — Соединимся с остальными, кто проник через другие галереи, и будем думать, что делать дальше.
Собрались все выжившие офицеры в кают-компании. Отправив солдат под присмотром прапорщиков и унтеров вылавливать остатки британского экипажа, а также устанавливать на борту дредноута нашу власть, мы расположились за громадным столом, где могли бы разместиться все офицеры Западной армии и эскадры Гершеля. Настроение царило в кают-компании крайне мрачное, не смотря на то, что вроде бы только что совершили невозможное. Взяли на абордаж британский дредноут.
— Так что же делать, господа офицеры? — открыл наше импровизированное собрание майор Семён Карлович Версензе, командир первого батальона нашего полка. — Надо решать, и быстро. Времени у нас в обрез.
— Верно, — согласился с ним подполковник Панкаршин Сергей Павлович — командир третьего батальона Новгородского гренадерского полка, самый старший по званию офицер среди нас. Командиры полков с первыми батальонами остались на «Гангуте» и должны были помогать фузилёрам его экипажа
