свой дом, угостил чаем, а вы вываливаете на меня гору каких-то нелепых подозрений, устраиваете допрос, будто я преступник.
— Мало нам агентов Сюрте и «общественных спасителей» было, — протянул со своего места хищный баран по имени Тотэцу. — Теперь ещё этого поручика принесло с его обвинениями. Граф, дайте мне его съесть.
— Подавишься, — в том ему ответил я.
Тотэцу показал мне клыки. Даже в человеческом облике они были весьма впечатляющими, и я невольно потянулся к рукоятке «Гастинн-Ренетта».
— Поручик, — остановил меня граф, — если вы достанете оружие в моём доме, двери мои навсегда будут закрыты для вас.
— Простите, — смутился я. — Я не хотел оскорблять вас. Однако ваш зверь явно провоцирует меня.
— Ах, поручик, — улыбнулся граф, — Тотэцу типичный представитель своего вида. Он дик и необуздан. Кстати, он, действительно, питается человечиной.
— Вы покупаете ему смертников из тюрем и нищих с кладбища Пер-Лашез? — ехидно поинтересовался я.
— Нет, — совершенно серьёзно ответил граф. — Я покупаю Тотэцу сырое мясо — и он вполне доволен. Не так ли, Тотэцу?
— Так, так, — покивал хищник, — но я бы не отказался от человечьей ноги. Этот парень вполне славно прокоптился на войне. Он бы мне подошёл.
— От него больше не пахнет так приятно, — бросила от окна кошка, внимательно глядящая на улицу.
Рабочие достроили баррикаду и занимали позиции. Неловко, как умели. Серые и чёрные солдаты руководили ими, однако подчинялись им неохотно и руководители рабочих часто спорили с командирами.
— Их раздражает, что ими командуют немцы, — сказала кошка. — Может дойти до раздоров в их рядах. Обожаю такие раздоры! Крови льётся куда больше!
— Не успеют, — возразил ей парень, лежавший на диване головою вниз. — Скоро подойдут солдаты, и им станет не до раздоров.
— Хотите ещё чаю? — спросил у меня граф. Чайничек опустел.
— Да, если вас не стеснит, — кивнул я.
Граф вышел делать нам чай. И я остался в холле вместе с загадочными животными. Однако на сей раз их более занимали события, разворачивающиеся за окнами, нежели я. Что меня изрядно радовало.
Как и предрекал юноша, лежавший кверху ногами, (интересно, а какой это зверь?) к баррикаде подходили солдаты. Не национальные гвардейцы, а линейные части гарнизона. Они наступали колонной, с примкнутыми штыками, по четыре человека в ряд. Фузилёры в синих с красным кантом мундирах и киверах с фиолетовыми помпонами. Во второй шеренге — гренадеры в медвежьих шапках.
— Прошу вас, — сказал мне граф, вернувшийся с новым чайничком, наполняя мою чашку.
— Благодарю вас, граф. — Я сделал глоток обжигающей ароматной жидкости.
— Так вы признаёте, поручик, что вы оскорбили меня своими подозрениями?
— Если бы вы говорили всю правду, — покачал головой я, — а не лукавили, даже в мелочах, я бы извинился перед вами. Однако, как говориться, маленькая ложь, рождает большое недоверие.
— Но ведь я уже признал её, — опустил очи долу граф, будто провинившийся ребёнок.
— Вынуждено признали, — заметил я.
Граф вздохнул. Мне стало едва ли не жаль его, сейчас он был очень похож на расстроенного ребёнка.
— Вы смущаете графа, — заметил лежащий кверху ногами юноша. — Вам не стыдно?
— Ничуть, — ответил я. — Я очень не люблю лжецов.
— А сейчас вы его оскорбляете снова, — добавил он. — Зачем, поручик? Вам бы понравилось, если бы вас, даже заслужено, публично назвали лжецом? Вы б вызвали такого человека на дуэль, не так ли?
Теперь уже я оказался смущён сверх всякой меры. Несколькими простыми словами этот юноша, младше меня, судя по виду, лет на пять, сумел вогнать меня в краску быстрей, чем девушка-кошка, запрыгнувшая мне на колени.
— Граф, — начал извиняться я под аккомпанемент мушкетных выстрелов, — в общем, я прошу у вас прощения. Я вёл себя крайне невежливо. Вы привели меня к себе домой, а я не только подверг вас обвинениям, но и принялся открыто оскорблять вас. Простите меня, граф. Я ничуть не обижусь, если вы прогоните меня прочь. В этом будет повинна лишь моя грубость и неотёсанность.
— Отнюдь, — улыбнулся мне Ди. — Мы, можно сказать, были взаимно невежливы. Давайте просто забудем об этом и продолжим наш разговор, так сказать, с чистого листа.
— Ваше предложение крайне великодушно, граф, — сказал я, всё ещё полный раскаяния.
Повисшее, не смотря на вежливое предложение графа, молчание нарушил настойчивый стук в дверь магазина. Ди поднялся, поставив недопитую чашечку, и направился к двери.
— Позвольте, граф, — повинуясь неосознанному наитию, подскочил я.
— Оставьте, поручик, — отмахнулся Ди, легко опережая меня. — Это всё же мой магазин.
Далее события развивались настолько стремительно, что бумага не в силах передать этого. Не успел граф подойти к двери, как та распахнулась настежь, жалобно звякнул колокольчик, падая на пол — верёвка,
