Он и в остальном был согласен с Александром Фёдоровичем, но уж больно хотелось сделать дело побыстрее, а не жариться как гречневый блин с двух сторон — погоды стоят такие, что и земля и воздух подобны сковородке. Лежишь тут на самом припёке, а те уроды устроились со всеми удобствами, сидят себе в тенёчке, и мухи им, наверное, не досаждают. Эх, бабахнуть бы из пусковой установки на двадцать четыре ракеты! Но нельзя, ибо министр покушавшегося на пароход откупщика непременно живым желает взять. А зачем, спрашивается, если всё равно потом повесит?
Добрый Беляков слишком. Потому дал возможность бежать одному из захваченных разбойников, что бы тот, значит, успел хозяина предупредить. А на следующий день, уже в Астрахани, чин по чину пришли арестовывать господина Иегудиила Чижика. Всё как полагается — постучались в двери, дали в морду явившемуся на стук ливрейному лакею, обыскали дом, и вернулись на «Гусара» несолоно хлебавши.
Хотели как лучше, а вышло как всегда… Засада, заранее отправленная на дорогу, ведущую к загородному поместью откупщика, сама подверглась нападению, и, потеряв троих, была вынуждена отступить. Знать бы, что так получится, да накрыть ракетным залпом.
— Вроде ползёт кто-то, — Александр Фёдорович привстал на колено и всмотрелся вдаль. — Или показалось?
— Разрешите мне, ваше благородие? — сержант Антипенков, завладевший единственной на канонерке винтовкой, поёрзал животом по выжженной солнцем траве, устраиваясь поудобнее. — У меня не забалуют.
Артиллерист и положил утром шестерых разбойников, пытавшихся прорваться к спрятанным в камышах протоки лодкам. Не дошли, сволочи… А не надо соваться, всё равно тем плоскодонкам с вечера днища прорубили.
Выстрел… тонкий вой, неприятно царапающий душу…
— Зачем по ногам бьёшь, ирод? — лейтенант погрозил стрелку кулаком. — Не мог в башку попасть?
— Дык лежит неудобно, ваше благородие!
— Ну и что? Из-за твоей прихоти будем до ночи вопли слушать?
— Почему же до ночи? Раньше сдохнет.
— М-да… — Давыдов посмотрел с неприязнью. — У волка, и у того жалости больше.
— Могу сейчас сходить да добить.
— Куда, чёрт…
Поздно. Сержант юркой ящерицей скользнул через бугорок, за которым прятался от шальных пуль, и пополз через поросшее чахлой полынью поле. До лежащих разбойников шагов двести, столько же до обнесённого высоким забором дома. Попадут?
— Если убьют — шкуру с мерзавца спущу! — закричал вдогонку Денис Давыдов. — На гауптвахте сгною!
— А коли жив останется? — усмехнулся Беляков.
— Тогда и разберёмся, — буркнул лейтенант, заглядывая в прицел оставленной артиллеристом винтовки. — Что творит подлец, а?
На фоне забора сначала появились многочисленные дымки, затем донёсся грохот выстрелов — это негостеприимные хозяева рассердились на наглость и назойливость непрошенного гостя. Но тот, похоже, не собирался расстраивать командира и вжимался в землю так, что ещё немного, и будет оставлять за собой глубокую борозду. Вот остановился.
— Что он там делает? — удивился Давыдов.
— Как это что? Режет, — пояснил Александр Фёдорович, чьё зрение могло поспорить с любой подзорной трубой.
— А зачем всех подряд?
— Да так-то оно спокойнее. Вот мы, бывалоча… — министр резко оборвал неуместные воспоминания. — Смотрите-ка, Денис Васильевич, одного сюда волочёт.
Тут Беляков немного ошибался — сержант пленника не волочил, а время от времени подтягивал за собой на длинной и тонкой верёвке. Кажется, разбойник потерял сознание, так как не кричал и не сопротивлялся. Ага, точно, голова безвольно болтается и пересчитывает все бугорки. Жив ли вообще?
— Ты зачем сюда дохлятину тащишь? — Александр Фёдорович встретил героя мягким укором.
— Пригодится ужо, — хрипло выдохнул Антипенков. — Помогите, ваш бродь.
— Давай верёвку. И это… — министр покосился на выбитые вражескими пулями фонтанчики земли. — Задницу бы убрал — отстрелят напрочь.
Вытащили общими усилиями и, слава Богу, без новых повреждений. Но будет ли с него толк? Вон даже кровь уже не сочится из перебитого недавним выстрелом колена. Нет, явно не жилец.
— Дашутка, ты? — пленник открыл уже ничего не видящие глаза и схватил склонившегося Дениса Давыдова за руку.
— Какая ещё… — начал возмущаться лейтенант, но был остановлен жёстким окриком Александра Фёдоровича.
— Заткнись, Денис!
Разбойник их не слышал. Он счастливо улыбался и довольно внятно разговаривал с кем-то невидимым:
— Дашутка… я знал, что ты придёшь. А почему так холодно? Дашутка… помнишь, как мы с тобой на масленицу… Холодно. Меня хозяин рублём пожаловал… на ленты тебе в косу… Обещал на свадьбу сотней одарить… А почему так холодно? Хозяин в Персию ушёл, там тепло… Сказал, будто вернётся, когда царёвы люди уйдут. Дашутка, ты подождёшь? Холодно как… Какая без денег свадьба? А казну с собой увёз, только рублём пожаловал… на ленты тебе… Уводи, говорит, антихристовых людишек за солёные озёра к новой усадьбе… холодно… а хозяину тепло… Ты его подождёшь, Дашутка? Дождешься, ведь правда?
Кусающий седые усы сержант отвернулся, и не видел, как лопнул последний кровавый пузырь на губах разбойника. Давыдов освободил руку из ослабевшего захвата, и прикрыл покойнику потускневшие, но по-прежнему счастливые глаза. Никто не знает, как жил этот человек, но умер достойно — не в злобе, не в муках, не в яростном осатанении боя, а с мыслями о любви. Земля ему пухом…
— Надо бы похоронить, Александр Фёдорович.
— Я могилу выкопаю, — хмуро бросил Антипенков.
— На тебе нет вины, сержант.
— Знаю. Но всё равно выкопаю сам.
Артиллерист ушёл за лопатой, а лейтенант с вопросом взглянул на Белякова:
— Что же дальше?
— Воевать, — пожал плечами министр. — Или вы, Денис Васильевич, что-то иное умеете?
— И этому толком не научился, — со вздохом признался Давыдов.
— Какие ваши годы! — Александр Фёдорович решился разрядить мрачность последнего момента. — Поверьте, лет через тридцать памятники адмиралу Давыдову будут ставить на площадях каждого приличного приморского города. Правда, если захотите, то и в неприличных поставят.
— Скажете тоже.
— А что, не согласны?
— Так это когда будет-то!
— Желаете ускорить? Тогда вперёд, вас ждут великие дела, начинающиеся обычно с самой малости.
Хорошо сказал Александр Фёдорович, как есть хорошо! Прямо в корень зрит министр, будто не из купеческого звания происхождением, а родился сразу камергером с золотым ключом на мундире. Интересный человек… а вот обидится, если философом назвать? Пожалуй, что осерчает, как бы в ухо сгоряча не засветил.
Ну что, начинаем действовать? Будет считаться ракетный залп той малостью, с которой начинаются великие дела и славное будущее? Или уничтожение всех разбойником скопом не входит в список добродетелей, и их непременно нужно предать правосудию? С последующим повешением, разумеется.
— Александр Фёдорович, вы тут присмотрите, пока я распоряжусь насчёт приготовления к обстрелу?
