— Представления не имею, вроде на желатин похоже. Решили устроить для Наполеона представление в виде баталии, вот и…
— Как потешные полки Петра Алексеича? — приведённый под руки Муравьёв производил жутковатое впечатление перепачканным краской лицом, но держался бодро. — Спасибо, Ваше Высокопревосходительство, теперь мне есть чем гордиться на старости лет. И, если позволите, мы продолжим наш спор с Сергеем Николаевичем за дюжиной кахетинского.
— Вообще-то я предпочитаю вишнёвую наливку, — проворчал Трубецкой. — Но оставлю выбор оружия за вами.
— Не торопитесь, господа! — вмешался генерал-губернатор. — Никто не уедет ранее, чем подпишет протоколы испытаний. Отчётность, сами понимаете… И потом, у меня есть разговор к князю.
— Мне нечего скрывать от Ивана Андреевича! — с вызовом произнёс Трубецкой. — Он не будет лишним, Ваше Высокопревосходительство?
— Вдвоём, значит? — Бенкендорф задумчиво потёр подбородок. — Ну что же, тем лучше для дела.
Забегая вперёд, скажем, что подобная традиция заменять поединки опасными соревнованиями быстро прижилась в обществе и, особенно в армии. Защитить собственную честь с пользой для Отечества — что может быть лучше для благородного человека?
Время шло, и девятнадцатый век подходил к завершению, когда в одном полку два офицера повздорили из-за прекрасных девичьих глаз. Повздорили, и подали рапорта о направлении в лётную школу. И они стали первыми, кто сумел совершить перелёт через Атлантику и сбросил бомбы на Нью-Йорк[8]. Оба не вернулись с того задания, но память о них жива. Память о людях, погибших так же, как и живших — с честью. Многие мальчишки потом мечтали походить на капитана Владимира Ульянова и старшего лейтенанта Феликса Дзержинского, и многих та мечта привела в небо. Небо, защищаемое людьми, по праву заявляющими:
— Честь имею!
Глава 17
О готовящемся мне сюрпризе я узнал случайно из обмолвки Марии Фёдоровны в разговоре с Александром Христофоровичем Бенкендорфом. А как узнал, то начал копать, и не успокоился, пока не выпытал всё. Нет, не подумайте чего плохого, никаких пыток к императрице и министру госбезопасности не применял, но откровенная беседа состоялась и внесла определённую ясность. Расставила, так сказать, точки над всеми буквами, в том числе и над теми, над которыми сроду ничего не стояло.
— Ваше Императорское Величество! — Бенкендорф являл собой памятник самой скромности. Посмотришь на него, и никак не скажешь, что человек предлагает мошенничество и подлог в особо крупных масштабах. — Средство для обретения вечной жизни ещё не изобрели, и нужно задуматься о будущем.
— Павел, он прав, — поддержала императрица. — Как жить нашим детям, если с нами что-нибудь случится? Да, на престол сядет Николай, но кто встанет у трона малолетнего императора?
— Он! — некультурно показываю пальцем на министра госбезопасности.
— Так и будет, государь, — Александр Христофорович почтительно склонил голову. — Но, скажем честно, в глазах общества я всего лишь немецкий выскочка, улучивший момент и откусивший изрядный кусок сладкого пирога.
— Да, Павел, — добавила супруга. — Николаю нужны близкие родственники. Знаешь, твоё одиночество имеет определённые преимущества, но недостатки их перевешивают.
— Не понял, причём тут я? Мы вроде бы говорили о Николае и его будущем. Так у него же есть младший брат — Мишку забыли?
— А у тебя братьев нет! — Мария Фёдоровна заразилась невоспитанностью и тоже показывает пальцем.
— Вот и хорошо. Мне ещё грызни за трон не доставало и династических войн.
— Павел, ты неправ. Во-первых, в России как-то не принято, чтобы брат с братом из-за власти воевали…
— А Владимир Святой, который Красно Солнышко?
— Ложь, запущенная завистниками и врагами государства. Кстати, Александр Христофорович, вы уже работаете над поиском клеветников?
— Хорошо, пусть будет так. А что у нас во-вторых?
— Твой новый родственник происходит из древней фамилии, но не сможет стать знаменем недовольных.
— Конечно не сможет — верёвок на Руси на всех хватит.
— Грубо.
— Я так шучу.
— Значит шутишь слишком грубо.
Вот тогда и выяснилось, что Мария Фёдоровна и Александр Христофорович собираются использовать давно циркулирующие слухи о внебрачном сыне Екатерины Второй, только ещё не определились с отцовством. Бенкендорф предлагал престарелого князя Трубецкого, заявляя, что уже сделал определённые шаги в этом направлении, а императрица настаивала на кандидатуре Понятовского.
— Дорогая, — возмутился я. — Даже если вы уговорите меня на подлог, то пусть в родне появятся приличные люди. А не поляки. Кстати, а о ком мы вообще говорим?
— Ты его знаешь.
— Откуда?
— Личное знакомство.
— Не может быть.
— Может, дорогой, очень даже может, — улыбнулась императрица. — Хочешь, напомню о путешествии твоей матушке по Волге?
В мозгу что-то щёлкнуло, будто включился киноаппарат и высветил во весь экран… кого? Я повернулся, отыскивая в тесноте почтовой станции министра золотопромышленности. Ага, вон он за столом играет в шахматы с графом Аракчеевым.
— Не может быть! По времени никак не сходится, если только его не родили сразу десятилетним.
— Да кто будет высчитывать, Павел? — убеждала Мария Фёдоровна. — Тем более Кулибину вполне могли привезти не младенца, а как раз десятилетнего мальчика.
— Как, Иван Петрович тоже замешан в вашем жульничестве?
— Интересы Отечества требуют, государь! — пояснил Бенкендорф. — И граф Кулибин внял доводам рассудка… Именно он воспитывал вашего брата до совершеннолетия.
— Сам в это время пребывая в Петербурге?
— Зачем вдаваться в мелочные подробности, Ваше Императорское Величество? — Александр Христофорович постарался добавить голосу убедительности. — Кого это интересует?
— Меня.
— Совершенно правильно! Поэтому посторонний интерес к происхождению Александра Фёдоровича Белякова попадает под действие закона… закона…
— Потом придумаешь, которого именно. Лучше объясните, в чём же смысл вашего сомнительного предприятия?
— Павел, ты не понимаешь, — начала было императрица.
— Да, не понимаю. И вот поэтому прошу разъяснений.
— Позвольте мне? — Бенкендорф положил на стол неизменную толстую папку с позолоченными уголками и замочком. — Я быстро.
